Игорь Олен - Русология. Хроники Квашниных

– Всё! – Шмыгов снял очки с куньего и сухого лица. – Болтал с одним: мол, нам в честь дружба с вами, ценим посредников. У нас счёт в вашем банке… что, не «Москва» ваш банк? Он: берём у французоу , но он готоу смотреть наши цены и, твердит, банк «Москва» хоть и есть такой, но он пользует «Бизнесбанкинг», и реквизит назвал. Вот такие дела, dear мой герр Кваснин, сэр! Нравственный кризис. И аномия… – Он вынул «ронсон», бренд-зажигалку. К счастью не связанный никаким родством и имевший счёт за границей (чем и прихвастывал), он встречал беды смехом. – Я расскажу, чёрт… Парни, чайкý нам! – бросил он служащим и зажёг сигарету. – Я жил в Советах, есть малый опыт. Как раньше было? К нам от французов, но и от турок лектрофигня плыла, чтоб под еуростандарты , – он кивнул на стеллаж, дымя. – Турок выперли за халтуру. Шмыгов же – и французов вон, «Лигерана». Был экстра-класс! И где он? Где-нибудь, но никак не в престольной, где Феликс Шмыгов сверг его для своей шведской мамы, чтоб сыметь бонус… Чай? – Он сел в кресло. – Блеск чаёк!.. Dear, знай, в каждой сделке мне – бонус, доля валютная. Чувствуя, что я асс, я – в Швецию, в головную контору вру, что вот-вот уйду к немцам в славный их «Симминс». И, одновременно, шлю контрактик в парочку лямов. С кем? А с КремЛЁМ шлю! Прежний торгпред их лям в десять лет слал. Шмыгов им – тридцать. Что они? Дали факс, что мне бонусы. А я в «Симминсе» НЕ был! – он лаял смехом. – Я сблефовал, сэр! Шмыгов, сэр, ТОТ ещё! – Он стряхнул пепел в пепельницу. – By the way, я звонил раз, но Береника… О, чёрт, забыл совсем! – подскочил он шарить в бумагах. – Где сучья карточка?!

– Феликс, денег бы, – попросил я. – Рубликов триста.

– Да без вопросоу ! – Вынув бумажник из крокодиловой кожи («стоимость триста доллароу !»), он взглянул на потёртый, мятый мой вид. – Дошёл ты… Ну, как я шведов-то? Повышение на пять тысяч! Dear мой, помнишь бар, «Bishop’s finger»? Прямо сегоднячко в честь события…

– Не могу, – извинялся я, пряча деньги. – С сыном в деревню…

– Сколько лет?

Спрос досужий, как и обычно. Я сказал: «Пятый», – может быть, в сотый раз. Он спросил, как «вообще» дела, набирая вновь номер и извиняясь, что, мол, нужда звонить, и вопил абоненту, гладя Калерия. Я простился с ним. В мире сём я был лишний и отторгал сей мир эмиграцией.

Я сходил после в «Хлебный» взять сыну булочку. Мудрецы осудили бы вред муки с разрыхлителем, эмульгатором и отдушкой, варенной в сахаре, испечённой в трёхстах с лишним градусах в маргаринах, что распадаются на индолы-скатолы. Но я купил её. Мы давно в первородном грехе. Мы в vitium originis.

Я сообщил, как двигались в пробках, что он ест вредное.

– Почему?

– Потому что давно вместо хмелевых стали пользовать термофильные дрожжи; вред микрофлоре, так как в кишечнике квадрильоны бактерий…

– Деньги достал, пап?

Я глянул в зеркало: сзади ел булку мальчик.

– Неинтересно?

– Не-а, – трещал он. – Лучше про деньги. Все про хлеб мало, только про деньги. Я звонил бабушке, что игрушечный динозавр стóит – как её пенсия! И вы с мамой про деньги, не про бактерии. Разговаривали, я слышал, ты сказал, что займёшь их, чтобы нам съездить, а пока ездим, мама добудет. Деньги нужней.

Я понял, что я не стану, как Авраам из Библии (патриарх то бишь) важной личностью, респектабельным VIP-ом, базисом рода. Это во-первых. Кто я? Шваль, шушера, лузер, лавочник, слаб себя кормить, а не то что ещё кого. Школу кончил отлично, в ВУЗе позвали, помню, на кафедру, в НИИ к докторской приступал. Толк? Всё обвалилось, всё пошло прахом. Бездарь, кулёма, лох, неумеха… А во-вторых и в-десятых и окончательно – мне конец, если я, год болея, вижу жизнь, словно вещь вовне, словно мы разлучаемся.

– Деньги есть, – объявил я, съехав на МКАД. – Немного. Так, рублей триста.

– Столько, пап, динозаврик стоил! Что тут поделаешь, надо ехать… Ох, дети учатся или ходят в детсадики, а я езжу. Что тут не поделаешь? – лицемерил он.

МКАД была смертоносной: узкой, разбитой, с ямами между встречек, в язвах заторов. Мчащие хапать, грабить, паскудить (и побыстрее, чтоб себя сделать в новой формации), люди мёрли от стрессов в долгих стояниях, ссорились, убивали друг друга и расшибались. Вспыхнул раз бензовоз на спуске, я проскочил-таки перед взрывом. Лопалась камера – и в грязи, под дождём, ветром, снегом, с шансом быть сбитым, я заменял её. МКАД была точно дантов круг зла и агония с эмуляцией в нечто с ником «Россия».

О, неспроста всё!

Вдруг пробил час и явлено: « Возжелал Я запнуть сей мир и сгубить людей »?