Юлия Михалева - Что скрывает снег [СИ]

- С чего вы вдруг о нем заговорили?

Деникин показал свою находку.

- Вот что я нашел, Ершов, пока вы рылись в грязном белье. Наш Чувашевский, считайте, уже наполовину на каторге.

Ершов вылез из матраса, и, простившись со стремлением не приводить чужое жилище в постыдный вид, ловко вскрыл постель учителя.

Из нее высыпались письма и брошюры.

- «Манифест социально-революционной партии «Народное право»,«О борьбе за политическую свободу в России», - прочитал он. - Одни названия говорят о том, что у Чувашевского имелось, за что лишить жизни Вагнера. А эти письма, Деникин! Вот где настоящий клад.

Собрав все и плотно увязав особым узлом, в давние времена изученным Деникиным, полицейские вышли на лестницу. Но не успели они спуститься по ступенькам, как путь преградила крепкая фигура. Неужто кто из сообщников Чувашевского?

- Среди бела дня, - осуждающе, но не слишком уверенно сказал здоровяк, подумал секунду и крикнул: - Хозяйка! Беги в управу - грабят!

Деникин молчал, заметив в потемках, что в руке отважного жильца зажат довольно большой предмет.

- Подождите же. Выслушайте нас... Мы сами из управы. Пришли за книгами господина Чувашевского, - Ершов опустил свой угол мешка на пол и принялся развязывать. Веревка не поддавалась - Деникин хорошо постарался.

Из смежного помещения в коридор высунулась голова, но никуда бежать пока не спешила.

- Одну минуту, господин... как вас, позвольте?

- Не важно. Открывай мешок.

Провозившись еще пару минут, Ершов с великим трудом одолел узел. Околоточный выудил «Нищету философии» и поднес прямо к глазам жильца.

- Хм, и впрямь - книга. На что она вам?

- Мы в реальное отнесем, господину учителю. Он просил.

Подняв развязанный мешок, спутники наконец прошли к выходу. И когда они уже выходили, оказавшись прямо под тусклой лампой, бдительные жильцы по одежде убедились, что их не обманули.

- Видать, учитель-то - важный человек, раз полицейские ему услужить рады, - заметил жилец.

Домовладелица Верещагина, не менее озадаченная, согласилась.

Но еще более их удивление возросло, когда они поднялись во второй этаж и заглянули в комнату Чувашевского.

***

- Люди, что приходили от Софийского... Они случаем ничего не сказали о том, что он намерен проделать со своим сыном? Только не говорите, Ершов, что вы не любитель сплетен... Это не так.

Они уже подошли к управе, и Деникин внутренне ликовал - его чаяния, связанные с нынешней ночью, еще имели шанс оправдаться.

- Увы, Деникин... Я бы и сам с удовольствием о том выведал. Но пока его превосходительство не определился. Непростая перед ним задача.

- Полагаю, что все, как обычно, сойдет молодому Софийскому с рук...

Просители, обычно толпившиеся у управы, уже разбрелись - день завершился, и горожане стремились спрятаться по домам. В поздний час у порога не простаивали и околоточные: кто-то поспешил домой, кто-то отправился в город по жалобе.

Вероятнее всего, сейчас в управе остался лишь дежуривший околоточный. Гидка-нанайка, пожалуй, вновь отправился на ночную прогулку.

Толкнув дверь, Деникин и Ершов, держа мешок, одновременно ввалились в помещение.

Внутри и впрямь находился только один человек - и он не был никем из тех, кого ожидал встретить Деникин.

Увидев полицейских, Чувашевский выронил на пол письма, которые достал из взломанного ящика стола.

- Петро, ты долго мне служишь... Ты хороший солдат и верный помощник. Скажи - как бы поступил ты?

Изумленный нежданным вопросом, изрядно нарушавшим заведенный порядок, ординарец ответил не сразу.

- Не ведаю, ваше превосходство. Сын-то, конечно, сын. Но ведь он-то вас потравить хотел.

Софийский скривился, затягиваясь трубкой, и вновь прошелся по людской - от мутного оконца под потолком до порога.

- Ты не обо мне говори, о себе. Вот, представь, есть у тебя сын.

- Есть, ваше превосходство.

- Да? Я и не знал, - удивился генерал-губернатор. - Где же он?

- Ох, далеко. На Кубани.

- Как же он там оказался?

- Да родился я там. Эх, давненько все это было, ваше превосходство...

Софийский повернулся и прошел обратно, от порога к оконцу.

- Ну вот, представь, что сын твой вырос и убил жену.

- Она давно померла, ваше превосходство. Вздернулась.

- Грешно. Но ты представь, что это - его рук дело...

- Так я-то с ними не жил, про то не ведаю...

- А если бы тебя он порешить задумал, передо всем городом опозорив? Что бы ты сделал, Петро?