Юлия Михалева - Что скрывает снег [СИ]

- Теперь Вагнер...

- Вновь ваш Вагнер! Отложите его в мертвые.

- Но как же тело? Нет, неправда ваша: до поры нам следует считать его живым.

- Намедни вы говорили совсем иное. Нет, Ершов, и еще раз нет. Нам следует отнести Вагнера в самый конец списка. Он путает нам все следы.

Ершов грустно вздохнул.

- Однако именно в деле Вагнера наметилось наибольшее их число! Инженер был похищен из своего дома, оказав сопротивление.

- И переоделся в дорогу? Ершов, вы и впрямь верите россказням преступницы?

- Не надобно нам полностью упускать их из виду...

- Подождем с догадками, пока околоточные не докончат допрос. Ершов, у нас полгорода сгинуло вместе с семьей Софийского. Подумаем и про них. Следующий!

- Дочь архитектора, пропавшая в метель из запертого дома. К сожалению, и барышня не была безгрешна.

- Мы не на проповеди, Ершов. Вернемся к фактам. С кем она водила шашни?

- Наверняка я того не знаю, хотя и, каюсь, весьма любопытствовал. Однако сумел разведать лишь то, что толки не лгали: этот человек и впрямь из управы. Надо бы прояснить.

- Думаете допросить околоточных? Бог с вами, Ершов, в самом деле, не того сейчас, чтобы и внутренние распри чинить. Дальше.

- Младенец Романов, - Ершов более не записывал, по-видимому, вновь отчаявшись структурировать столь неочевидные дела.

- Переноси в мертвые и вычеркивай. Отыщем тело потом, когда будет время.

- Мы давно не видали ни доктора, ни Цзи. Прежде каждый из них хоть однажды в день, но наведывался в управу. Думаю, их тоже следует отнести к пропавшим, хотя по форме и не заявлено.

- Доктор мог уехать в селения. Мишай же служил полицмейстеру. У него больше нет резона ходить в управу.

- Полицмейстерам. И нашему, и тем, что до него. Отец мой вспоминал, что...

- У нас и без того хватает хлопот, Ершов. Вернемся к этим господам, когда о них заявят.

- Воля ваша. Мертвые. Госпожа Софийская. Я читал отчет фельдшера - весьма обстоятельный, смею заверить! Дело к тому, что виноват и впрямь нанайка, как вы с самого начала полагали. Отчего же вы не сказали про то его превосходительству? И отчего мы до сих пор его не схватили? Прикажете околоточным исправить нашу оплошность?

- Пожалуй, сделаем это после похорон. Софийский просил его не беспокоить.

- Мы уже раз таким методом упустили няньку.

- Сомов!

Околоточный, опрашивавший на лавке старуху в платке, повязанном таким образом, что его концы торчали кверху, как рога, обернулся.

- Как закончишь - бери еще кого себе в пару и идите в резиденцию его превосходительства. Берите нанайку и тащите прямо на конюшню.

- Как, прям к самому и идти? - ахнул тот.

- Не перечить!

- Будет сделано!

- Что там еще у нас, Ершов?

- Господин полицмейстер и отец Георгий, убитые одним орудием. И Миллер с его раной, который проговорился, что может быть причастен к пропаже дочери... Он определенно связан с убийствами, Деникин.

- Думаю, нам стоит наведаться в его дом.

- Неужто вы полагаете, что там он поведает нам более, нежели в управе - если, конечно, вовсе пустит за порог?

- Мы и не будем с ним разговаривать. Проследим за домом и наведаемся, когда господин архитектор уйдет в свою контору.

- Это же беззаконие, Деникин? Мы не имеем дозволения.

- У вас есть иные идеи?

- Еще у нас есть госпожа Вагнер.

- Вагнерову тоже пока отставим, Ершов.

- Напали на Чувашевского, сластолюбца.

- Вряд ли в его вопросе есть нечто, не терпящее отлагательств.

- Удивительно, но пока все, - резюмировал околоточный.

- В таком случае, я отправляюсь домой, Ершов, - ответил Деникин, и, поднявшись, направился к двери, не слушая летящих в спину возражений.

***

У дежурившего у ворот управы городового встал конный. С первого взгляда ясно - чужой, не из этих мест. Оставив короткое сообщение, наездник пришпорил лошадь. Полицейский же не преминул тотчас передать весть проходящему мимо Деникину:

- Краснобородцы вчистую разорили Лесное! Нарочный до господина генерал-губернатора был с донесением. Его превосходство выслало остатки людей в лес - немедля воротить остальных и душегубов нагнать.

Однако вместо сочувствия к поселенцам, Деникин испытал огорчение. Втайне он рассчитывал, что опричники Софийского подольше задержатся в лесах.

Большой церковный колокол ожил, оповещая о смерти.

Редкие прохожие, которых тревожный звук заставал на улице, останавливались, крестясь. Однако вопрос, традиционный при этих обстоятельствах - кого же хоронят? - не звучал. Все горожане, включая жителей отдаленных кварталов на отшибе, и без того знали ответ.