Андрей Быстров - Дверь

- А без общего собрания, - выдавил он, - никак нельзя?

- Никак, - отрезал генерал. Он подошел к окну и продолжал, монотонно излагая хорошо известные профессору истины. - Война неизбежна, Сергей Николаевич. Никто не может сказать, сколько времени у нас осталось... В этих условиях ваши исследования приобретают колоссальную важность для партии и правительства, и не мне вам говорить, как необходимо соблюсти секретность. Иностранные разведки не дремлют, и мы не имеем права оставить им хоть малейшую зацепку.

- Я ручаюсь за моих людей...

- Их слишком много, чтобы вы могли ручаться за каждого! - с раздражением воскликнул Тагилов. - Я и так позволил вам взять с собой троих...

- Без Костерина, Чернышева и Криницкого мне попросту не справиться. Но остальные...

- Все, профессор, все. - Генерал разрубил воздух ладонью, подводя итог дискуссии. - Решения не мы с вами принимаем. Собирайтесь.

- Да что ж мне собираться, - беспомощно пробормотал Грановский, - Я готов... Рабочие журналы, папки с расчетами в чемодане...

- А где ваши бесценные ассистенты?

- Все трое в двенадцатой, обрабатывают результаты последнего эксперимента.

- Что тут обрабатывать? - фыркнул генерал. - Все ясно.

- Это ВАМ все ясно, - неожиданно зло отчеканил профессор. - Вам, солдату. Просто, как дважды два. А вот мне, ученому, далеко не все ясно! Я должен учесть миллионы факторов! Мы вторгаемся в область неведомого, и если я хоть в чем-то ошибусь, ваши амбициозные проекты с грохотом лопнут! Да, да, с грохотом, да с каким!

Пораженый этой внезапной отповедью Тагилов отступил на шаг, и его глаза превратились в узкие зловещие бойницы.

- МОИ проекты? - с угрозой процедил он. - Нет, профессор, это не МОИ проекты. Это нужно партии, от этого может зависеть в немалой степени победа дела социализма. И мне странно слышать от вас такие слова.

Грановский понял, что опасная черта совсем близко.

- Я не меньше вашего предан партии и делу социализма, - произнес он без прежней агрессивности. - И если говорю о незавершенности исследований, так потому только, что забочусь о гарантиях благополучного исхода...

- Ладно, ладно, - генерал также не стремился к ненужным обострениям. Мы оба погорячились, а ведь цель у нас одна... Профессор, теперь я хочу ещё раз взглянуть на него.

- На кого? Ах да, понятно...

Отперев несокрушимый на вид (и в действительности) сейф с цифровым замком, Грановский осторожно извлек серый металический футляр с шероховатой поверхностью, размерами и формой напоминающий школьную готовальню. Генерал Тагилов принял футляр так, словно в нем содержалось нечто очень хрупкое и чрезвычайно драгоценное. С одновременным нажатием кнопок Тагилов открыл крышку.

В бархатном углублении лежала прямоугольная пластина (приблизительно десять на пять сантиметров) с выпуклыми краями и скругленными углами. На взгляд представлялось невозможным определить, из какого материала она изготовлена. Поверхность пластины радужно светилась - если бы в то время уже придумали компакт-диски, сравнение было бы очевидным. Во всех четырех углах с небольшими отступлениями от краев слегка возвышались над вогнутым основанием прозрачные симметричные кристаллы сложной формы, свет настольной лампы отражался от их граней, создавая иллюзию невесомой хрустальной паутины. В центре, на равном расстоянии от четырех кристаллов, горело ровным спокойным огнем маленькое рубиновое полушарие. Тончайшие серебристые проволочки змеились причудливыми кольцами к полушарию от бесцветных кристаллов. По периметру пластины проходил золотой обод, кое-где пересеченный блестящими перфорированными полосками никеля. Создалось впечатление, что праздничные световые эффекты, придающие пластине вид экзотической новогодней игрушки, возникают не в результате отражения и поглощения лучей, а существуют сами по себе, живут своей таинственной жизнью.

Налюбовавшись игрой света в кристаллах, Тагилов вынул пластину из футляра и перевернул. Оборотная сторона была гладкой, темно-синего цвета, и только в середине выделялись два обведенных золотистыми нитями овала - как раз таких размеров, чтобы в них умещались подушечки указательного и среднего пальцев взрослого мужчины.

Тагилов коснулся лишь правого овала, указательным пальцем. Послышался высокий звук, напоминающий комариный писк, и сотни крохотных фиолетовых искр пробежали по кисти руки генерала. Он испытал что-то вроде слабого электрического удара, но ощущение не было неприятным. Напротив, оно несло с собой легкую эйфорию, которую невольно хотелось продлить. Тагилов знал, что так будет, он проводил подобные эксперименты и раньше, но каждый раз поражался тому, как сразу и неудержимо приходит это странное чувство, которому трудно противостоять - так пламя пожара охватывает сухой лес. Разум генерала был достаточно гибким, чтобы принять реальность как должное, какой бы невероятной она ни казалось поначалу - и недостаточно, чтобы осмыслить её до конца. То, что он видел перед собой, равно как и то, что он ощущал, являлось для него чудом за гранью рационального понимания - но чудом, которое можно приручить, заставить служить себе. Поэтому Тагилов держал эмоции под контролем. В конце концов, если он садится за руль автомобиля, ему не обязательно знать принцип работы двигателя внутреннего сгорания.