К. Гилфорд: Пять тысяч долларов

– Что ты должен сказать мне? – без всякого обмена любезностями, переходя сразу к делу, спросила она.

Он продолжал удивляться, глядя на нее. Все же он был ее мужем, но она держалась настороженно и постоянно контролировала себя. Может быть, она боялась собственной слабости?

– Ты знаешь, – начал он, пытаясь растопить ее холодность, – что мне известно о тебе и Траске.

– Да, Мэл сообщил мне, что говорил с тобой, когда встретил тебя неподалеку от моего дома.

– Я вижу, ты была без ума от Траска.

Она вызывающе взглянула на него.

– Мэл был моим другом, и давай остановимся на этом. Теперь скажи, зачем ты пришел?

– Ты, должно быть, слышала, что некто по имени Фил Кули арестован за убийство Траска. Кули попросил меня защищать его в суде.

– И ты пришел ко мне за разрешением или еще зачем?

– Нет, я только хотел получить информацию. В газетах назывались имена людей, которые были связаны с Траском, но твоего имени среди них нет. Была ли твоя связь с Траском тайной?

– Да, это была тайна, – ответила она неохотно. – Мэл считал, что так будет лучше. Он говорил, не вдаваясь в подробности, что была еще одна женщина, которая преследовала его, поэтому мы виделись не часто.

Она говорила так, как будто не желала, чтобы он знал обо всем этом, а он не понимал, почему она так поступает. Может быть, он преувеличивал отношения, существовавшие между Алике и Траском? Может, у них не было ничего серьезного? А что, если инсинуации Траска и его собственное воображение явились причиной всей этой выдумки? Теперь ему в голову пришли новые мысли по поводу того, почему Алике сблизилась с Траском. Например, потому, что Траск был другим… а она скучала… хотела насолить мужу… желала поиграть с огнем, но, во всяком случае, у нее не было серьезных намерений на этот счет. Кто может сказать, что движет женщиной, когда она находится под влиянием эмоций? Во всем этом, возможно, еще оставалась для него надежда…

– Послушай, – выпалил он, – если я и буду защищать Кули, то только из-за того, чтобы твое имя никак не ассоциировалось с именем Траска.

Она вдруг засмеялась, и ее смех напугал его. Над чем это она смеется, причем с такой иронией?

– Дорогой, – сказала она, – не считай меня дурой. Ты заботишься о моем имени только потому, что это еще и твое имя. Тебя беспокоит то, что тебе никогда не попасть в Капитолий штата, если столь драгоценное имя – Хэннон – будет упомянуто невыгодным образом.

Он испытал острую боль от ее обвинения.

– Ты что, в душу мне заглядывала, а? Ты не хочешь верить, что я все еще люблю тебя!

Ее глаза вспыхнули.

– Только не говори о любви, – насмешливо бросила она. – Ты готов защищать человека, убившего того, кто любил меня.

Это было уже слишком.

– Разве ты что-нибудь знаешь? В тот день, когда был убит Мэл Траск, он получил от меня пять тысяч долларов за то, что бросит тебя!

Он не хотел говорить про сделку. Это слетело у него с губ из-за того, что он был зол, страдал от обиды и потому, что любил ее. Но теперь он жалел, что сказал это. Он прочитал неподдельное удивление на ее лице. Ведь она действительно верила в то, что Мэл Траск любил ее. Красивой женщине уже достаточно одного того, что какой-то мужчина от нее без ума. И вот теперь она услышала, что обманывалась. Возможно, и она любила Траска…

– Пять тысяч, – тихо повторила она в каком-то оцепенении. – Ты пытался купить меня за пять тысяч?

– Нет, – возразил он.

Но как он мог объяснить ей?!

– Да, это так, я заплатил Траску пять тысяч, но вовсе не собирался сообщать тебе об этом. Извини. Похоже, мы способны только больно ранить друг друга. Прощай, Алике. Я больше не стану искать встречи с тобой.

Он брел по улице и удивлялся тому, что ее гордость была уязвлена той мизерной ценой – всего пять тысяч, – на которой они сошлись с Траском в отношении ее персоны.

– Пять тысяч – это вам не куриный паек, мистер Хэннон, – сказал Кули, покуривая сигарету. Он развалился на спине, приподнявшись сбоку на локте. Его глаза сузились и, казалось, буравили собеседника. Такая манера разговора определенно свидетельствовала о его самонадеянности.

– Я назначал и гораздо большие гонорары, – невозмутимо ответил Хэннон.

– Да это смешно, мистер Хэннон. Я полагал, пять тысяч – как раз та сумма, которая вас заинтересует.

Это уже был хитрый намек с угрозой. Все же как много Кули знал? Он слишком откровенно старался шантажировать. Если бы он хорошо представлял себе профессию юриста, то ему полагалось бы знать, что Хэннон не сможет взять дело под угрозой шантажа и что свои угрозы необходимо выражать, избегая прямых и многословных выражений. Но шантаж ли это? Как Хэннон мог убедиться в этом? Пока он боролся с сомнениями, Кули наблюдал за ним своим прищуренным, пристальным взглядом. Может быть, лучше принять дело до того, как он перейдет к прямым угрозам? Ведь он брался за дело, чтобы вывести из-под удара Алике, разве не так?