Эверт Лундстрём - Операция «Отче наш»

– Налей Чиннмарку, чтобы очухался. – И добавил, заметив вопрос в глазах Петера: – Да и сами глотните.

Петера Хольма и Мартина Граффа не надо было уговаривать. Они начали с самих себя. Этакая предварительная дегустация.

Билл поднялся наверх в рулевую рубку, к капитану буксира.

Мартин влил Чиннмарку в рот глоток виски. Тот закашлялся.

– Не надо… – простонал он. Что ж, заговорил, и то хорошо.

– Глотни немного, тебе полезно.

Мартин снова поднес чашку к губам Чиннмарка. На этот раз дело пошло на лад. Чиннмарк глотнул не поперхнувшись, и щеки его порозовели.

– Приходит в себя, – заметил я и подошел к ним, опираясь на койки.

Сильная качка норовила свалить меня на настил.

– Ну, как теперь? – спросил Петер.

– Лучше, – еле слышно произнес Чиннмарк. Вездесущий гул дизелей заглушал его речь.

– Отлежись немного, и все будет в порядке, – сказал я.

– Я зацепился… – снова услышали мы слабый голос Чиннмарка. – Зацепился… ногой там, где нижняя ванта… соединяется с мачтой… Мачта пошла вниз, потянула меня за собой… я никак не мог ногу освободить… жилет тащил вверх… а яхта вниз… вверх и вниз… Его голос пропал, и глаза опять неприятно остекленели.

– Ладно, потом разберемся. А теперь отдыхай! – отчеканил я.

– Я побуду с тобой, – сказал Петер, накрывая Чиннмарка теплым пуховым одеялом.

Кивком он дал понять, что нам с Мартином лучше удалиться, оставить их вдвоем.

Мы поднялись наверх, где нас ожидали Билл, шкипер и шторм.

«Торд» еще не покинул место кораблекрушения. В полусотне метров справа по борту весело качался на волнах оранжевый буй. Мне показалось, что по соседству с ним торчит из воды какое-то острие.

– Это не мачту там видно? – воскликнул я.

– Она самая, молодой человек, – подтвердил Билл. У него был на редкость довольный вид. И у меня сердце забилось чаще от радости. Если мы видим топ, значит, корпус лежит на глубине всего чуть больше двенадцати метров. Выходит, нам чертовски повезло. Я знал здешний фарватер, как свои пять пальцев; затони «Конни» в какой-нибудь полумиле дальше на запад, мы никогда больше не увидели бы нашу яхту, гнить бы ей в бездне морской.

Теперь же можно было – во всяком случае, теоретически – рассчитывать на ее спасение. Лишь бы корпус не слишком сильно пострадал при ударе о дно.

Я поглядел на Билла, он – на меня. Мы понимали друг друга без слов. Понимали, что не все потеряно. Я не отказался бы отметить наше открытие еще одной чашкой виски…

– Сейчас здесь больше делать нечего, – заключил Билл. – Идем курсом на остров Рёрё!

Капитан послушно кивнул.

– Олл райт, только сначала сообщу спасательной службе, где лежит яхта… Это нужно для безопасности плавания.

Он уже сделал нужную пометку на карте и теперь подошел к радиотелефону:

– Теплоход «Торд» вызывает береговую радиостанцию «Вест»… Теплоход «Торд» вызывает береговую радиостанцию «Вест»… Прием!..

Динамик ожил.

– Радио «Вест» слушает… Прием!

Голос говорящего выдавал уроженца Гётеборга. Этот парень явно родился недалеко от моего местожительства.

Подгоняемые нескончаемой чередой волн мы вошли в гавань на Рёрё.

Волнолом был сложен из огромных каменных глыб. Защищенный им портовый бассейн смахивал на серую плиссированную юбку. В этом тихом уголке пережидал непогоду местный рыболовецкий флот. Толстые белые корпуса судов любовно терлись друг о друга, качаясь на слабой зыби.

«Торд» пришвартовался у борта одного из сейнеров, рулевую рубку которого украшало выложенное золочеными буквами экзотическое название «Бангкок Рёрё».

– Парни, мне надо позвонить по телефону, – объявил Билл, легко перебираясь на засыпанные, словно первым снегом, рыбьей чешуей черные доски промасленной палубы сейнера.

Из гавани он направился вверх в поселок.

– У тебя найдется сухая одежда? – спросил я капитана «Торда» – молчаливого лысого крепыша лет пятидесяти.

– Внизу есть сменная одежда. Гардероб – возле койки у левого борта. Бери все что нужно.

Сказав «спасибо», я спустился вниз по стальному трапу.

Петер по-прежнему сидел рядом с Чиннмарком.

– Ну, как он? – поинтересовался я.

Петер поднес указательный палец к губам: дескать, заткнись. Чиннмарк спал. Сейчас сон был для него лучшим лекарем.

Я молча разделся. Мокрая одежда смачно шлепнулась на рифленое железо настила. Около буфета висело шершавое банное полотенце, и я как следует растерся, восстанавливая кровообращение в окоченевших членах. И уж совсем я ожил, облачившись в извлеченную из гардероба слишком большую для меня, но зато сухую старую одежду – фланелевую ковбойку, фуфайку, зеленоватые от возраста грубошерстные носки, вельветовые штаны с пуговицами в ширинке и толстые сапоги, весом не меньше двух килограммов каждый.