Татьяна Полякова - Невеста Калиостро

Перед самым окончанием университета, когда Казимир всерьез начал задумываться о будущем, старушка слегла с пневмонией и через месяц умерла в больнице на руках совершенно потерянного от горя Казимира. Он плохо соображал, кого хоронит: человека, разделившего на несколько лет его одиночество, или родную мать, с которой так и не смог проститься перед смертью. После похорон, на которых, кроме Казимира, присутствовали двое работников социальной службы и адвокат покойной, его ждал сюрприз. Оказывается, все, что имела, старушка завещала ему. Казимир прослезился от умиления, искренне полагая, что наследие старушки – это Пиф, совсем захиревший после смерти хозяйки, да старая мебель, с которой она все никак не желала расстаться, хотя Казимир не раз предлагал купить что-нибудь недорогое, но удобное, а эту вынести на помойку.

Вот тут-то и выяснилось: весь дом, первый этаж которого занимала старушка, принадлежит ей. Здание в центре Копенгагена само по себе тянуло на весьма внушительную сумму, которая не избалованному деньгами Казимиру показалась просто заоблачной. Второй и третий этажи дома, куда князь ни разу не заглянул, были забиты антикварной мебелью и произведениями искусства, две картины голландских живописцев были сданы хозяйкой на хранение и теперь тоже принадлежали Казимиру, их считали бесценными, хотя, безусловно, цена у них была. Больше всего Казимира потрясло наличие у старушки счетов в банках, их общая сумма превысила два миллиона. После уплаты налогов, подсчитав приблизительную стоимость того, что теперь ему принадлежало, Казимир испытал шок. Немногие из его знатных предков могли похвастать таким состоянием. Перед князем встал вопрос: что делать дальше, как этим всем распорядиться? В то время ему только-только исполнилось двадцать три года, и, по большому счету, вариантов было два: либо заняться выгодным вложением денег и приумножить состояние и славу фамилии, либо пуститься во все тяжкие, растратив все до копейки. Князь, однако, избрал третий путь: продолжил изучение истории своего рода. Теперь у него было гораздо больше возможностей. Он разъезжал по Европе, на некоторое время вернулся в Россию, полгода жил на Украине, в том самом городе, где до сих пор стоял особняк, некогда принадлежавший его семье. Документов или их копий было уже собрано такое количество, что хватило бы на сотню авантюрных романов. В авантюристах род Рагужанских недостатка никогда не испытывал, и это самым плачевным образом сказалось на намерениях князя. Незаметно для себя он увлекся историей Калиостро, который к его семье не имел никакого отношения, но чьи подвиги пытался повторить один из многочисленных прапрадядюшек Казимира, оказавшийся на мели в результате одержимости в игре и любовных похождениях. Дела свои он не поправил, едва не сел в тюрьму, запятнав свой род, но, к счастью, ему подвернулась вдова-помещица, красивая и глупая, и предок успел пожить в свое удовольствие еще пару лет, прежде чем скончался от сердечного приступа. Заинтересовавшись этим не самым заслуженным деятелем, Казимир плавно перешел к оригиналу, которому тот стремился подражать, и вскоре его увлечение Калиостро превзошло все разумные пределы. Подражать любимому персонажу князь стал исподволь и как бы невзначай. Но чем дольше это длилось, тем более он увлекался. Теперь ему мало было просто окружить себя вещами того столетия, ему хотелось признания. Попросту говоря, Казимир начал актерствовать. От намеков, пока еще смутных, он переходил к изложению некоторых фактов своей предполагаемой биографии и даже намекал на свое бессмертие. Нашлись люди, которые в наш рациональный век во все это поверили, охотно покупали бальзамы князя и окружали его самого почитанием, граничащим с обожествлением. На достигнутом князь останавливаться не собирался и для своих преданных почитателей придумывал все новые и новые развлечения, зрелищные, а иногда дорогостоящие, платили за развлечения, конечно, почитатели.

Зачем все это ему понадобилось, он бы и сам толком объяснить не смог. В деньгах Казимир точно не нуждался, а благодаря своему состоянию да еще и внешности был бы с радостью принят в любом самом изысканном обществе. Как видно, ему просто нравилось дурачить людей, а еще сказалась природная тяга как к авантюрам, так и к актерству, и, с пренебрежением относясь к актерству как к профессии (а мог бы попробовать!), князь умудрился превратить в один непрерывный спектакль всю свою жизнь. Надо ли объяснять, что его почитателями становились люди в основном пожилые и богатые? Князь легко обещал им бессмертие, поил бальзамами и устраивал вполне безобидные представления, то ли мессы, то ли обряды, почерпнутые из книг на эзотерические темы и приспособленные им для своего удобства. Никакого смысла во всех этих обрядах не было, да и не могло быть, ведь Рагужанский по большей части придумывал их сам, относясь к ним без всякого почтения и часто сам над собой потешаясь, конечно, без свидетелей.