Джорджо Щербаненко - Предатели по призванию

– Скажите, вам действительно так уж необходима эта пластика?

Подобный вопрос ошарашил ее не меньше, чем удар по лбу, однако теперь она пришла в себя гораздо быстрее:

– А ваша какая печаль? Делайте, что вам положено, да поживей!

От прежней чувственности не осталось и следа, на лице читалась одна враждебность. Что ж, тем лучше: он предпочитает иметь дело с врагами.

– Ладно. Ложитесь.

– Мне будет больно?

Он надел перчатки, еще раз сбрызнул их спиртом.

– Нет.

– Простите, что нагрубила вам.

Не утруждая себя ответом, он вставил шприц в ампулу с анестезирующим средством, потом продезинфицировал спиртом и помассировал место укола.

– Если б вы знали, как я извелась, – продолжала она.

Он молча вонзил иглу в самый чувствительный кусочек ее юного тела; она слегка вздрогнула.

– Потерпите, теперь уже больно не будет.

Вот почему все у него сложилось так неудачно: он слишком жалел больных, слишком хотел вылечить, помочь, даже сейчас, когда пришлось участвовать в такой опасной буффонаде; мало того – он всегда физически ощущал боль своих пациентов, а таким слюнтяям в медицину соваться нечего, для них самое милое дело – сидеть в саду на скамеечке да газетки почитывать.

– Весь вечер, прежде чем прийти сюда, я думала, как бы мне смыться с Сильвано, и он тоже об этом думал, ну не хочу я выходить за того мужлана, не хочу, чтоб меня зашивали, я же понимаю, что это идиотство, а он, дубина, если узнает, что я уже не девушка, возьмет свой ножище для разделки мяса и прирежет меня, сколько раз он уж об этом твердил, а я за такого олуха не хочу выходить, я хочу быть с Сильвано, да нельзя... – Она грязно выругалась. – Так наша жизнь устроена: чего тебе больше всего хочется, то и нельзя. – Она выплюнула еще одно ругательство. – И, стало быть, завтра оденусь я в белое платье, умора – я в белом платье, ах-ха-ха! – От смеха даже кровать затряслась.

– Не шевелитесь. – Он вскрыл тюбик с местной анестезией.

– Дайте еще выпить.

Ладно, пусть себе пьет, наркоз только лучше подействует. Он подал ей стакан с виски, потом зажег для нее сигарету и стал вводить местный наркоз.

– И потом, сами знаете, эта дыра... Ну ладно, брошу любовника, выйду за болвана, но ведь придется жить в его деревне, а я оттуда сбежала еще девчонкой, потому что мне там было невмоготу, это ж даже не деревня, всего четыре двора, а название, смех один, Ка'Тарино, округ Романо-Банко, провинция Бучинаско – адрес напишешь, и можно ручку выбрасывать. Вы бывали в тех местах?

Пинцетом он стал вытаскивать инструменты из судка.

– Если почувствуете боль, скажите.

Он потрогал место укола железной лопаточкой, пациентка даже не шелохнулась: значит, наркоз подействовал, можно начинать.

– А где она находится, ваша деревня?

– Как, вы никогда не слыхали про Ка'Тарино в Бучинаско? – Лежала она спокойно, неподвижно, только в вульгарном хрипловатом голосе послышалось удивление. – Выезжаете через Порта-Тичинезе по направлению к Корсико, нет, я все-таки напьюсь нынче вечером... потом по улице Лудовико Мавра, там еще страсть как воняет от канала, сворачиваете на улицу Гарибальди и все время прямо, прямо, до Романо-Банко, где как раз лавка моего жениха... у него есть еще одна в самой Ка'Тарино... да если на то пошло, я вам больше скажу – у него и в Милане целых две, так он завозит мясо, а налог не платит, хоть бы раз заплатил, вот миллиончики-то и текут, знаете, сколько их у него? Захоти – всю Миланскую галерею купит.

– Вам не больно? – спросил он.

– Нет, я совсем ничего не чувствую, только еще выпить хочется, можно, я приподнимусь чуток?

– Нет, подниматься нельзя и с выпивкой повремените, я через несколько минут заканчиваю.

Она с каким-то залихватским отчаянием запустила руку в черную гриву волос, разметавшихся по жесткой подушке.

– Что мне несколько минут или даже несколько часов, когда я с завтрашнего дня на всю жизнь стану первой леди Ка'Тарино – точь-в-точь как Жаклин в Штатах... Ну хоть закурить-то можно?

– Нет, не двигайтесь.

– Ладно, нельзя так нельзя... Хорошо еще, что Сильвано меня проводит до Корсико, кабы не эта комедия, я бы с ним еще хоть разок переспала. – Под действием наркоза у нее только еще больше развязался язык, а эротические инстинкты ничуть не притупились. – Знали бы вы, каково в Ка'Тарино зимой, сплошь туманы, холод до кишок пробирает, а весной и того хуже, грязища, мы ребятишками, помню, бегали чумазые, как поросята, а когда я подросла, то в Романо-Банко ходила в мужских охотничьих сапогах. И каждый год дожди пуще прежнего месяцами льют, из дому не выйдешь, да и куда идти-то? Когда телевизоры только-только появились, мой будущий жених – он мясом торгует – первый у нас в Ка'Тарино завел себе эту игрушку, вся деревня напрашивалась к нему смотреть, а он приглашал кого ему вздумается, частенько и меня с родителями, вот так мы и обручились, в темноте он начинал меня общупывать, сперва по коленке погладит, потом повыше, а как-то раз улучил момент и спросил тихонько, девушка я иль нет, мне надоело, что он меня лапает, да и мать тут под боком, ну я смеху ради ему и говорю: ясно, девушка, только, мол, тебя и дожидалась, а он и говорит: если ты вправду девушка, так я бы на тебе женился, после обручения в Милан поедешь, поработаешь в моей лавке кассиршей. Чего тут было раздумывать: он царь и бог и в Ка'Тарино, и в Романо-Банко, и в Бучинаско, и в Корсико, а мой отец – мужик, я с детства на соломе спала и, кроме клопов, ничего в жизни не видела. Сами посудите, могла я ему отказать?