– Ну вот, а ей это страшно не понравилось. Она сказала, не надо их подшлепывать, что бы они ни натворили. По ее мнению, я даже не должна грозить мальчикам, обещая отшлепать их, это, дескать, подорвет их доверие ко мне, а я в подобных случаях просто-напросто срываю на них зло. Вот я и спрашиваю вас: можно ли воспитать двоих нормальных шустрых мальчишек, не подшлепывая их время от времени?
– Не знаю. У меня четыре девочки.
– Да, это совсем другое дело. Девочки более... в общем, сними можно разговаривать.
Тьюри очень удивился.
– В самом деле?
– А кроме того, почему у нее хватает нахальства поучать меня, как надо воспитывать детей, когда она до сих пор ребенка не завела? – Эстер на секунду умолкла и отхлебнула кофе. – Это просто смешно.
– Что именно смешно?
– Раз уж она так любит детей, почему бы ей не завести своих?
– Кому?
– А о ком мы говорим?
– Я, должно быть, пропустил мимо ушей имя этой особы.
– Телма. Она так неравнодушна к детям, что странно, почему она не заводит своих.
Тьюри встал и носком ботинка поправил одно из поленьев. Блаженное оцепенение исчезло, музыка под сурдинку превратилась в современную оглушительную какофонию, и он оказался вынужден внимательно вслушиваться, чтобы различить партии и исполнителей – вот Гарри дует в тромбон, Эстер лихо управляется с барабанами, Телма извлекает стонущие звуки из кларнета, а Рон стоит за сценой с серебряной свистулькой, дожидаясь такта, на котором он должен вступить. А дирижер успел перекусить.
– В конце-то концов, она сравнительно молодая и здоровая женщина, – продолжала Эстер. – Гарри прилично зарабатывает и, по-моему, так же любит детей, как и она. Вы согласны со мной?
– Я об этом как-то не задумывался.
– Я тоже, собственно говоря. Но тут особых размышлений и не требуется. Я вижу, как Телма возится с нашими мальчуганами, и из этого делаю вывод, что она любит детей. Роди она ребенка – для них обоих это было бы благом.
"Да, конечно, ребенка, – подумал Тьюри, – только не того, который получился". Он вспомнил, что сказал Гарри, когда они возвращались из Уайертона: "Телме я еще ничего не говорил, хочу сделать ей сюрприз, но на этой неделе я побывал в двух агентствах по приемным детям, навел справки".
– Вы не согласны со мной, Ральф? А по-моему, ребенок – это как раз то, что им нужно.
– Да. Разрази меня гром – да!
Эстер от удивления широко открыла глаза:
– Что это вас вдруг прорвало? Я сказала что-нибудь не так?
– Нет, все так. Просто я считаю, что не мое дело ломать над этим голову.
– И тем более не мое. Вы это хотели сказать? – Лицо ее застыло. – Прекрасно, оставим. Но если правду вам сказать, не люблю я Телму.
– Я это понял.
– Это так легко заметить по мне?
– Довольно легко.
– Ну, а вы?
– Что я?
– Вам нравится Телма?
– Сегодня утром мне никто не нравится, – сказал Тьюри, изображая легкомыслие. – Даже я сам.
Эстер невесело улыбнулась:
– Значит, мы с вами на одном корабле... Постойте-ка, вы слышите шум мотора?
– Нет.
– А я уверена, что сейчас его слышала. – И она поспешила к входной двери, заранее запахивая пальто, перед тем как выйти на холод. – Возможно, это Рон. Я уверена, что Рон.
Несмотря на все, что Эстер говорила о муже, видно было, что она взволнована и жаждет встречи с ним. Тьюри вышел из дома вслед за ней. Теперь и он отчетливо слышал ворчанье мотора, и через несколько секунд из-за поворота обсаженной елями дорожки показался автомобиль, шины которого оставляли на заиндевелом асфальте параллельные темные полосы. Это была черно-белая машина с эмблемой Окружной полиции Онтарио на передней дверце. Эстер, не говоря ни слова, повернулась и вошла в дом.
Тьюри подождал, пока двое полицейских в форме не спеша вылезут из машины и направятся к нему. "Вот оно что. Рон пострадал в аварии. Или погиб. И они приехали сообщить нам об этом. Вот как обстоит дело".
Полицейские шли медленно, внимательно оглядывая дом и участок, точно два налоговых инспектора. У того, что постарше, грузного и краснолицего мужчины, поперек щеки шел шрам, создававший нечто вроде однобокой улыбки. Он заговорил первым.
– Доброе утро. Здесь живет мистер Рональд Гэлловей?
– Да, – ответил Тьюри. Это единственное слово он выдавил из себя с трудом. Его общение с полицией ограничивалось небольшими штрафами за нарушение правил дорожного движения, поэтому язык плохо повиновался ему, и чувствовал он себя стесненно, словно эти люди прибыли, чтобы обвинить его в преступлении, которое он совершил ненароком.
Читать дальше