Аркадий Карасик - Месть авторитета

Гена молча рассматривает надоевший потолок, словно разыскивает там черное будущее инвалидной своей судьбины.

Возвратился развеселый Сидорчук.

— Унитазы — класс, лидеры всех наших двухсот пятидесяти партий позавидуют. Мурлычут, будто сытые коты. Сам проверил… Не зря Петро так прочно пристроился в кабинке, что раньше чем через час оттуда не выползет…

Все понятно. Магнитофон пристроен и пущен в дело. Приковыляет «такелажник» — Иван изымет аппарат и не позднее завтрашнего дня — может быть, и сегодня! — мы получим возможность прослушать доверительный разговор двух бандитов… Вернее, бандита со своим подручным.

Сидорчук с разбега прыгает на койку с такой силой, что все ее металлические суставы взвизгивают, прося пощады. Изловчившись, довольно подмигивает мне… Все, батя, о'кей! Скажешь Гошеву: пусть готовит приказ о премии. За хорошую работу, талантливую роль и так далее, и тому подобное…

В палату влетает Фарид. Именно влетает, а не входит. Никогда не поверишь, что у парня ноги гниют, покрыты гнойными язвами. Азербайджанец счастлив, а счастливые люди боли не ощущают.

— Соперник у меня завелся, батя, да? Резать его буду, кишки на башку чалмой намотаю, — кричит он, явно игнорируя остальных обитателей палаты. — Понимаешь, ходит за Мариам, будто его к ее джинсам приклеили… Увижу еще раз — зарежу — делает он зверское лицо, таращит полные счастьем глазища. — И второй, кажется, появился… Убегает Мариам от них, а я говорю: зачем убегать? Все равно ты моя, никому не отдам. Пусть ходят, слюнки глотают, а попытаются приставать — зарежу!

Обычно ревность не сочетается с радостью, угроза «зарезать» — со счастливой улыбкой во все лицо. Парень хохочет, закидывая кудрявую голову, сверкая блестящими черными глазами. Все его угрозы убить, зарезать, обмотать кишки вокруг головы ухажеров звучат не страшно, скорее — наивно.

Фарид догадался — его так называемые соперники охраняют девушку. По его просьбе, обращенной к «бате».

— Пойдем покурим, да? А то я пустой, как дырявый кошелек/

Я неторопливо поднимаюсь. Торопиться нельзя — сопалатники так и сверлят меня подстерегающими взорами. Не палата — осиное гнездо.

Сидорчук открывает глаза, растерянно ворочается на кровати. Ему не хочется отпускать «подшефного» одного и опасно афишировать слишком близкое знакомство.

На лестничной площадке, наклонившись к моей зажигалке, Фарид быстро шепчет: не могу, батя, показать тебе зазнобу вора в законе — выписалась шалашовка. И еще один смылся — Никита…

Осы, почуяв опасность, начинают разлетаться…

Сегодня в палате тихо. По обыкновению подремывает Петро. Спит и, вроде, не спит. Любой шум: скрип под ногами вошедшей сестры или санитарки, шепот за дверью в коридоре — глаза открываются. «Такелажник» по-звериному насторожен.

Безмятежно любуется витиеватыми облачками табачного дыма Алексей Федорович. Будто изобретает очередные «щипки» для наивного калеки.

Все так же всматривается в белый потолок Гена. Глаза потемнели, углы рта опустились — тоскует человек.

Фарид нетерпеливо расхаживает по коридору. Изредка заглядывает в палату. Он тоже грустит. Сегодня — внеочередное дежурство Мариам, она согласилась подменить чем-то занятую подругу. Время смены, а девушки нет. Фарид волнуется, и его волнение передается мне. Неужели люди Гошева упустили «подшефную»? Не должно быть — хлопцы опытные…

Со шприцами, уложенными в ванночку, будто патроны в обойму, появляется заканчивающая дежурство сестра. Она тоже ожидает Мариам и тоже не понимает причины отсутствия всегда аккуратной подруги. Дежурство выдалось тяжелым, почти не спала. Не терпится перекусить на скорую руку и отоспаться.

При виде шприцев заныло мое истерзанное уколами бедро, но сестра свернула к постели бухгалтера.

— Одноразовый? — сердито спросил тот, опасливо косясь на иглу. Будто высматривал на ней рой микробов. — Или одноразовые растащили по домам, а этот — недокипяченный? Учти, малявка, башку отверну и привинчу к… другому месту!

Обычно в ответ на подобные оскорбления сестры отстреливаются грубостями, иногда обращают ехидные сравнения больных в шутки. Сегодняшняя медсестра устала до такой степени, что нет сил ни ворчать, ни возмущаться, ни шутить.

Повелительный жест — поворачивайтесь! Алексей Федорович, вздохнув, ложится на живот, задирает полу халата, спускает трусы, обнажая тощие ягодицы. Почувствовав укол, вздрагивает и зло фырчит.