Елена Арсеньева - Имидж старой девы

Кирилл зажмурился.

«Значит, у него есть еще одно имя», – вот моя первая мысль. Вторая: «И правда, ужасно похож на портрет Талейрана! Я видела его в альбоме «История Франции в портретах». У Мориса есть такой альбом…» Потом спохватываюсь: «Все-таки он сумасшедший!» И чувствую, что того и гляди сама съеду с катушек от страха. С одной стороны – пират-криминэль, с другой – этот психический экспонат, а Бертран почему-то молчит… Дар речи от изумления потерял? Хотя потеряешь тут!

Растерянным взглядом смотрю перед собой, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь реальное, обыденное, простое, что могло бы, подобно машине времени, вырвать меня из того бредового состояния, в которое я медленно погружаюсь. Все-таки не зря говорят, что сумасшествие – заразная болезнь!

Но здесь, само собой, только осколки, обломки, остатки былого. Шкатулки, вазы, подсвечники, лампы, книги, пачки писем, которые недавно просматривал этот… воплощенный Талейран. Псих ненормальный! Письма веером покрывают стол, «дипломат», открытую коробку с фотоаппаратом. Это «Полароид».

«Полароид»?!

И тут я вспоминаю, где и когда видела этот оживший «портрет», этого новоявленного Талейрана.

Не только в альбоме исторических портретов. Еще и в прошлую субботу! Когда заметила Фюре в лавке «пирата»! А там, у фонтана, стоял расфранченный хлыщ…

Это был он! И мое фото со спины сделано именно с той точки, как же я сразу не догадалась!

Почему он меня сфотографировал? Неужели потому, что и его, точно так же, как и «пирата», и самого Фюре, напугало мое дурацкое упоминание о работающем компьютере? Неужели они все заодно – и, «пират», и Фюре, и этот… Дино?

– Бертран! – выкрикиваю я, резко поворачиваясь. – Этот тип…

И умолкаю, увидев Бертрана, который замер с поднятыми руками, а рядом, приставив к его голове пистолет, стоит Пьер Куси.

Поймав мой взгляд, Бертран пытается пожать плечами, но дуло вдавливается в его щеку – и он замирает, только виновато смотрит на меня.

Да разве это он виноват? Это я, дура, раскудахталась тут как курица перед этим сумасшедшим – погубила все дело. А может быть, и нас погубила…

– Вам что надо? – спрашиваю, обернувшись к вышеназванному сумасшедшему. – Дневник? Возьмите. Если он имеет для вас такое патологическое значение – ради бога, берите!

– Да, он имеет для меня неописуемое значение. Я искал его, чтобы восстановить честь своего предка, – высокопарно сообщает Дино. – Этому была посвящена жизнь моего прадеда, деда, отца, вся моя жизнь! И вот я нашел его! Имя моего великого предка будет очищено от клеветнической грязи!

Ага, смекаю я, значит, он уже больше не оживший Талейран. Отделяет себя от предка – похоже, ему полегчало. Может, теперь мы с ним договоримся?

– По-моему, вы придаете излишнее значение такой ерунде!.. – осторожно начинаю я. – Талейрана мир знает как великого политика, его авторитету трудно повредить такой ерундой, как записи какой-то камеристки.

– Не трудитесь, не тратьте слова, – отмахивается Дино. – Вам не понять, что такое фамильная честь. Вы обречены, вы и ваш спутник. Но я готов накануне смерти даровать вам прощение за все ваши злоумышления против меня, если вы откроете, где нашли дневник!

Ну да, черта тебе лысого. Ждите ответа!

– Неужели вам мало тех, кого вы уже убили? – бормочу я, словно по какому-то наитию. – Тех антикваров в квартале Друо… это же ваших рук дело, верно?

– Конечно, – важно кивает Дино. – Они не хотели сообщить мне, кому именно были проданы бюро работы Вернона и других мастеров, которые изготовили мебель для Мальмезона. Потом мы раздобыли адреса другим путем.

Знаю я этот путь… С помощью Бонифаса Фюре. Которого потом сунули в мусорный контейнер!

Кстати, не этот ли долговязый господин Дино был помощником «пирата» при «уборке мусора»? Помнится, униформа болталась на нем точно так же, как болтается элегантный пиджак. Или все-таки сюртук, если соблюдать исторические реалии?..

– Но теперь-то дневник у вас! – кричу я. – Зачем еще убивать? Зачем вам нужен человек, который купил это несчастное бюро?

– Всякий, кто прикоснулся к клевете, кто читал дневник Жизели де Лонгпре, должен умереть, – изрекает Дино, и я понимаю, что передо мной снова «типа в натуре» Талейран.

Господи боже! Не слишком ли много людей с раздвоением личности собралось сегодня на Марше-о-Вернэзон?!

Я не знаю, сколько было бы теперь лет князю Беневентскому, наверное, двести пятьдесят, никак не меньше, но для своего преклонного возраста он весьма проворен. Я и моргнуть не успеваю, как в его руке появляется пистолет, направленный на меня.