Марина Серова: Табу на нежные чувства

— Этот «Слушатель» поможет мне зафиксировать разговор или погасить, если я буду кому-то звонить?

— Женя, это же «Слушатель», а не болтун, — усмехнулся Захаров. — С его помощью ты можешь только слушать и записывать то, что услышала. Устройство, которое подавляет запись телефонного разговора, гораздо больше и устроено сложнее.

— Как интересно, — я рассматривала чудной агрегат с нескрываемым любопытством. — Значит, это правда, прослушку можно обмануть. Не думала, что такие фокусы уже вовсю применяются в нашем городе.

— Так что, будешь брать или просто посмотришь?

— Возьму, пожалуй. — Я открыла сумку, чтобы убрать драгоценный прибор.

Арендовав на пару дней «Слушателя», я взяла под руку Крапивина и потащила к машине.

— Все в порядке? — на всякий случай спросил журналист.

— Все под контролем, — порадовала я его.

На улице уже стемнело, привычный для этого времени года короткий светлый день подошел к концу, сразу стало как-то немноголюдно, тихо, как будто большая часть города погрузилась в спячку. Эдуард Петрович послушно направился к машине, а я достала из кармана ключи и нажала на кнопку сигнализации.

— Едем ко мне? — безрадостно поинтересовался журналист.

— Да.

В ответ он только тяжело вздохнул и покачал головой.

Возле дома Крапивина мы были в начале девятого.

— У вас подъезд проходной? — поинтересовалась я, прежде чем припарковаться.

— Нет.

— А лестница на чердак?

— Что лестница на чердак? — переспросил журналист. — Если вас интересует, есть ли она, то да, лестница есть.

— Легко ли попасть на чердак?

— Не знаю, я не пытался, — ответил Крапивин. — Я по чердакам не прячусь, не мое это дело.

— Ладно, посидите пока в машине. — Помощник из журналиста был никудышный.

Я вышла из машины и оглядела дом. Три подъезда, девять этажей, пожарная лестница обрывается на уровне второго этажа. Но использовать ее для побега было бы нецелесообразно, потому что она выходила как раз к подъезду Крапивина, так что нас тут могли встретить. Для своего «Фольксвагена» я присмотрела местечко у соседнего подъезда. Прямо на обочине, откуда будет удобно съезжать в случае необходимости и не придется долго маневрировать между соседними припаркованными машинами, коих тут было достаточно.

Эдуард Петрович терял терпение, находясь в безвестности. Он высунулся из окна машины и с раздражением поинтересовался:

— Долго вы еще собираетесь меня мариновать?

Я не успела ничего ответить, какой-то парнишка, который поначалу показался мне просто ребенком, внезапно кинулся к журналисту. Эдуард Петрович получил скользящий удар в лоб, потом парень просунул руку в открытое окно и вытащил тощий портфель Крапивина. Я немедленно рванула за мальчишкой, а он, перепрыгнув через невысокую ограду, устремился прочь от нас.

— Сидите в машине, — крикнула я Крапивину и побежала за парнем.

Я непременно настигла бы воришку, если бы не Эдуард Петрович. Вместо того чтобы сидеть в машине, он побежал за нами.

— Эдуард Петрович, почему вы бежали за мной? Я ведь велела вам оставаться в машине… Что было в портфеле? — Я не собиралась церемониться с Крапивиным и разговаривала довольно резко.

— Ничего особенного, — отвечал он, тяжело дыша. — Носовой платок, чистые листы бумаги.

— Что? — Я даже остановилась, желая взглянуть в глаза непутевого журналиста и еще раз услышать его ответ. — Я сказала вам, чтобы вы взяли с собой все самое необходимое. Носовой платок и листы бумаги — это и есть самое необходимое?

— Нет, конечно. — Моя агрессия заставила журналиста понервничать и почувствовать себя виноватым. — Но я всегда хожу с портфелем.

— И что вы там всегда носите? — уточнила я.

— Ну, носовой платок и…

— Поверить не могу.

— Но иногда я туда завтрак кладу или книгу какую-нибудь.

— Какую еще книгу?

— Которая потяжелее, чтоб портфель не казался пустым.

— Зачем вам вообще портфель? — Я остановилась и посмотрела на растерянного журналиста.

— Для статуса, — поразил он меня своим ответом. — Некоторые вообще с тростью ходят, чтобы придать своему имиджу некую гламурность, серьезность.

— А вы вместо трости пустой портфель таскаете.

— Я пробовал с тростью, но она мне мешает делать записи. — Крапивин поморщился. — Я ведь журналист. Люди хотят видеть меня таким — деловым, убедительным.

Я решила не продолжать этот бессмысленный разговор, но, когда мы снова оказались в машине, я не удержалась и полюбопытствовала: