Марина Серова - Ну и дела!

Я подняла второй альбом. В нем нашлась точно такая же фотография.

Коготь и Сапер были одноклассниками!

Не это ли хотел сообщить мне Коготь таким странным образом?

В четверг я проснулась с ощущением цейтнота. Времени катастрофически не хватало. Еще два дня — и Коготь потребует отчета.

А я даже еще не понимаю главной интриги ситуации.

Передо мной маячил призрак проигрыша.

Хватит играть по чужим козырям. Которых я, кстати, даже не знаю.

А вот это уже идея. Заявиться к Когтю и потребовать раскрыть карты.

Дома у него я уже была. Пустой дом, внутри которого мечется спившаяся женщина. Ясно, что там я Когтя не найду.

Значит, выбора нет. Еду к нему в офис.

Когда я подруливала к шестнадцатиэтажному зданию бывшего научно-исследовательского института с совершенно непонятным труднопроизносимым названием, все этажи которого были теперь сданы в аренду и заняты офисами мелких, средних, крупных и очень крупных фирм, у меня не было ни определенного плана разговора с Когтем, ни даже продуманного повода для встречи с ним. Мне нужно с ним встретиться, и я с ним встречусь, чего бы мне это ни стоило.

«Зона отдыха» занимала половину четырнадцатого этажа, что, по всей вероятности, соответствовало статусу средней фирмы. Крупные занимали этаж целиком, а одна — вероятно, очень крупная — даже два этажа.

Предъявив на входе в здание, охранявшемся нарядом из двух дюжих омоновцев, одну из своих очаровательных улыбок вместо пропуска, я с удовлетворением отметила, что о пропуске застоявшиеся омоновцы забыли.

Значит, я в хорошей форме. Это радует.

Подъем в лифте на четырнадцатый этаж оказался слишком долгим и даже утомительным. Вместительный лифт останавливался на каждом этаже, какие-то клерки входили и выходили, мы ползли вверх еле-еле. Я даже пожалела, что не воспользовалась обычной лестницей. Должна же тут быть, кроме лифта, еще и лестница.

На четырнадцатом я вышла одна.

Следуя по стрелочке указателя, я миновала шесть поворотов, пока не уперлась в сонного охранника, сидящего за высоким барьером и зевающего над кроссвордом.

— Куда? — буркнул он, не поднимая на меня глаз.

— Идиот, — произнесла я с более чем выразительной интонацией.

Не люблю, когда меня не замечают.

Он медленно поднялся и ссутулился, хотя и так был на голову ниже меня.

— Ты че сказала?

— Четырнадцать по вертикали. Роман Достоевского. Шесть букв, первая «и», вторая «д». «Идиот».

Под эту тираду я сделала пять шагов вперед и уже взялась за ручку двери. Он открыл рот, пытаясь меня остановить, но желание проверить, подходит ли в четырнадцатую строку по вертикали слово «идиот», оказалось сильнее. Он снова грузно опустился на застонавший под ним стул и уткнулся в свой журнал.

Но это был, так сказать, только передовой кордон. Главные силы находились за дверью.

Открывшийся передо мною небольшой холл наполовину был заполнен внушительными фигурами двух автоматчиков, напряженно на меня уставившихся, как только я показалась из-за двери. Это несколько сдержало мое стремление вперед. Столкновение с вооруженной охраной не входило в мои планы.

Две арки, справа и слева, вели из холла в соседние комнаты, в которых стояли столы, уставленные компьютерами.

В комнатах никого не было. Ни одного человека.

Прямо по курсу, за спиной охранников, перегородивших мне дорогу, виднелась дверь, явно — в кабинет Когтя.

Перед нею, загородив дорогу и оставив лишь узкий проход, стоял стол секретарши. Сама она, пригнувшись за монитором компьютера, как за пулеметом, устремила на меня встревоженный взгляд.

— Что вы хотели?

Ох уж этот традиционный вопрос затраханных, во всем смысловом объеме этого слова, секретарш «новых русских».

— Почему хотела? И сейчас хочу. Ивана Дмитриевича хочу.

Секретарша еще ниже пригнулась за своим компьютерным пулеметом.

— К Ивану Дмитриевичу нельзя. Он занят.

— А вы напомните ему, что мы с ним договаривались. Во вторник утром.

Она поднялась, как мне показалось, рефлекторно, сделала шаг в сторону двери кабинета, но потом вдруг вернулась, плюхнулась в свое кресло и вновь забаррикадировалась монитором.

— Иван Дмитриевич занят. К нему нельзя, — очень и очень неуверенно пробормотала она.

— Хорошо, я подожду.

В холле не было ни кресла, ни стульев, поэтому ждать я намеревалась, прислонившись плечиком к стеночке.

Охранникам явно что-то не нравилось во мне. Поскольку я не могу допустить, что их не удовлетворяла моя внешность (я о ней достаточно высокого мнения), значит, раздражало их мое поведение, точнее, моя настойчивость.