Марина Серова - Охота на ведьму

Константин смеется, я улыбаюсь, и в глаза нам светит солнце с ярко-голубого неба, и люди, мимо которых мы проезжаем, идут в пальто и куртках нараспашку, и асфальт под колесами чистый и уже почти сухой.

— Мне к бабе Рите надо, — говорю жалостно, — сеанс сегодняшний у меня пропадает, может, успею?

Константин переговорил с Анохиной и, умница, попросил извинения за нашу назойливость, а когда отнял трубку от уха, сообщил, что мы, доехав, имеем возможность попасть на лекцию об отличиях назойливости от взаимовыручки, и озадачил меня вопросом:

— А правильно ли мы поступаем, впутывая ее в наши дела?

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась я.

Константин немедленно пришел в состояние строгой задумчивости и ответил, тщательно подбирая слова:

— Мы с тобой нарушили с десяток, не меньше, законов и являемся сейчас крутыми преступниками, а она рвется нам помогать, и мы ее к этому поощряем. Я представляю, что на это ответил бы Горчаков.

— Горчаков предложил бы ей явку с повинной!

Мы посмеялись немного, а когда закончили, я ответила ему всерьез:

— Крутые преступники, Костя, совершают преступления в основном против мирного населения и хозяйственной системы государства, а мы их совершаем против крутых преступников. Такой уж у меня способ защищать это самое мирное население от этих самых крутых преступников. И более действенного способа для себя я не знаю. Так что с моральной точки зрения — все в порядке. А что касается Анохиной, конечно, с точки зрения Горчакова — кошмар! А с моей — низкий поклон ей, честь и хвала! Как и тебе тоже.

Хорошо, что мне пришло в голову на него стрелки перевести, подействовало необыкновенно. Несколько минут он пребывал в задумчивости, а потом, видно что-то решив для себя, повеселел и больше к этой теме не возвращался.

Да мы и приехали вскоре.

Алла ждала нас у фасада редакции.

— Берите! — без вопросов протянула нам ключи от своей машины. — Будете ездить с ветерком.

— А в наше время особенно! — доказывал Костя мне свою правоту. — Возьми любого, каждый чего-то да боится, каждый страхом гоним, как скот кнутом пастуха, и желания диктуются страхом: чего-то не достичь, кем-то не стать, чего-то недополучить, разве не так? И от страха люди до идиотства доходят, теряют человеческий облик и творят порою такие вещи! Да ты что, сама не знаешь?

Я противоречу ему, но довольно вяло, потому что внутренне согласна с ним. Не нравится только, как он излагает, чересчур приземленно, на мой взгляд.

— Боятся чего-то не достичь или что-то потерять. А вот Аякс… Скажи, чего ему бояться? Достижения ему на фиг не нужны, терять нечего, кроме пустых бутылок из заначки, а?

— Как знать, — не сдается Костя, — может, достижения ему не нужны только оттого, что в свое время боялся не достичь, да и рукой махнул, ладно, мол, к черту все! И живет теперь бомжуя. А знаешь, чего ты боишься?

— Знаю! — затыкаю ему рот. — Можешь не рассказывать!

— Нет, все-таки! — настаивает он, и я решаю сказать ему правду, чтобы отвязался он от меня раз и навсегда и не приставал больше с такими вопросами.

— Больше всего я боюсь бояться, оттого и лезу, бывает, очертя голову куда совсем не надо бы. Просто доказываю себе собственное бесстрашие. Вот так!

Константин похлопал на меня глазами и отвернулся, переваривая услышанное. Ну и ради бога! Утомил меня его припадок умствования, случившийся на почве безделья.

Мы приехали на место не спеша и не скрываясь — пересекли центр города и остановились у дверей центра нетрадиционной медицины. Но они оказались заперты, несмотря на непозднее время. Неподалеку, правда, стояла на приколе ухоженная «Волга», но это еще не говорило за то, что ее хозяева находятся на месте — внутри центра.

— Что делать?

Растерянный Константин делается удивительно трогательным, и его хочется приласкать, как ребенка.

— Ждать! — ответила и показала на «Волгу», оставив ласку на потом.

И вот минут сорок уже глупо стоим у закрытых дверей и лениво перебрасываемся короткими фразами. А что, позвольте спросить, еще делать, если я с ног валюсь от усталости! В таком состоянии в машине не посидишь, надо двигаться!

Ах какая жалость, что нет у меня с собой гадальных костей!

— Может, имеет смысл постращать Салазарова?

Костя, видя мое состояние, упорно пытается взбодрить меня разговором, больше нечем ему сейчас. Я благодарна.

— Ты наверняка знаешь, чего он боится больше всего.

— Знаю, да, но не знаю, как это называется. А знает баба Яга, то есть Рита. Она может быть еще там, — я показываю на дверь, — если машина ее здесь. Как будет выходить, откроет дверь, нужно будет впихнуть ее обратно и спросить название этого.