Тьерри Можене - Венеция.net

От кого: Alessandro Baldi

Кому: WJeffers@st-able.usa

Тема: Ваши исследования в Венеции

Профессор Джефферс,

Я бесконечно благодарен вам за то, что вы согласились помочь мне в расследовании. Поверьте, никто не станет принуждать вас отвечать на мои вопросы и вы всегда будете вольны прервать нашу переписку, как только пожелаете.

Однако приступим к делу. Скажите, когда вы изучали в Венеции живопись эпохи Возрождения, не угрожал ли вам кто-нибудь? Я понимаю, что отсылаю вас к весьма далеким воспоминаниям, но любая информация, даже самая малозначительная, может оказаться для меня чрезвычайно полезной.

Сердечно ваш,

инспектор Алессандро Бальди

От кого: William Jeffers

Кому: A.Baldi@questura-veneto.it

Тема: Воспоминания о Венеции

Инспектор,

Вы и в самом деле просите меня вернуться в довольно далекое прошлое, ведь первый раз я работал в Венеции осенью 1934 года. В дальнейшем исследовательская деятельность еще дважды приводила меня в этот милый моему сердцу город: в январе 1947-го и, спустя немногим более пятнадцати лет, в сентябре 1962-го.

Насколько я помню, у меня ни разу не возникло впечатления, будто мне что-то угрожает или кто-то мешает изучать полотна итальянских мастеров.

Справедливости ради надо сказать, что, хотя венецианские дворцы долгое время являлись местом политического соперничества, интриг и даже убийств, по прошествии веков ситуация изменилась, и сегодня они превращены в музеи. Вы, без сомнения, осведомлены на сей счет гораздо лучше, чем я.

Не стесняйтесь и дальше расспрашивать меня, хотя я и боюсь, что мало чем, как вы сами сегодня убедились, могу быть вам полезен.

Сердечно ваш,

профессор Уильям Джефферс

Над Светлейшей занимался день. Якопо Робусти ночью почти не спал — все думал о загадочном незнакомце, встреченном накануне. «Этот человек богат, — рассуждал он. — Очень богат, тут нет никаких сомнений. Живет в одном из красивейших дворцов города, но не хочет называть свое имя. Он венецианец, об этом говорит его платье и характерный выговор, однако предпочитает скрывать свое лицо». Одеваясь, художник вспоминал каждое слово незнакомца. Ни разу во все время встречи он не заговорил от своего имени. Ни разу не сказал «я», а только все «мы» да «мы». «Если он говорил от имени братства святого Роха, то зачем тогда замышлять что-то, идущее наперекор его политике и его выбору?» Не переставая думать об этом, Якопо спустился по ступенькам своего дома и вышел на улицу Капителло. В то утро ему никуда не надо было идти, он брел наугад, по улицам и набережным, только потому, что так велело ему его тело, слишком часто лишенное свежего воздуха, солнца и движения. Накануне он закончил полотно и знал, как мало времени проведет вне стен своей холодной и влажной мастерской, вдали от мольберта и пьянящего запаха масел и пигментов.

Ноги сами привели его в самое сердце гетто — здесь он любил ощущать горячее дыхание плавилен. Дойдя до первого цеха, Якопо с удовольствием стал наблюдать за ремесленниками, снующими вокруг печи, устроенной прямо в земле. Пламя освещало их загорелые торсы, одновременно погружая большую часть помещения в полумрак. Доставая из огня бронзовые фигуры, среди которых Якопо узнавал то львиные головы, то бюсты негров или шутов, плавильщики относили их наружу, где юный подмастерье, окунув их для охлаждения в воду, затем полировал вручную.

Покинув плавильни, Якопо направился вдоль канала Каннареджо и вышел на улицу Риелло, где находились главные типографии города. Он очутился в мире книг и разного рода секретных материалов. Когда художник бывал на этой улице ночью, он часто видел силуэты, исчезающие под аркадами. Нетрудно было догадаться, что под широкими плащами руки спешащих куда-то людей сжимают книги, запрещенные Советом дожей или Святой инквизицией.

Якопо знал, что за ним следят. В этом районе шпионы особенно из кожи вон лезут, чтобы помешать печатанию чего-нибудь в пользу Реформации. В каждом взгляде, устремленном на него из какой-нибудь лавчонки или чердачного окна, можно было прочесть одни и те же вопросы: кто такой? доносчик на службе у Рима? гонец, посланный судом инквизиции? А может, наоборот, проповедник-анабаптист, которому нужно отпечатать новые манускрипты? Якопо, догадываясь, какие вопросы вызывает его присутствие здесь, мысленно отвечал: «Нет, я художник, простой художник, и не служу никакой идее. Я простой художник и служу своему искусству».