Гилберт Честертон: Собака-оракул

- Ну, а стряпчий? - спросил патер Браун.

Несколько секунд царило молчание. Потом Фьенн заговорил тихо, как бы про себя:

- Трейл показался мне не совсем обыкновенным человеком. В своем длинном черном сюртуке он выглядел почти франтом, хотя элегантным его никак нельзя было назвать: очень уж бросались в глаза его длинные, пышные черные бакенбарды, каких уже не носят со времен королевы Виктории. У него было тонкое, торжественнее лицо, и манеры - тоже торжественные и утонченные. Время от времени он как бы вспоминал, что нужно улыбнуться. И, когда он улыбался, обнажая свои белые зубы, он, казалось, терял некоторую долю своей импозантности, и в лице его чудилось что-то фальшивое, почти неискреннее. Впрочем, это, может быть, происходило оттого, что он чувствовал себя смущенным; он все время трогал то свой галстук, то булавку в галстуке, столь же красивые и необычные, как он сам. Если бы я мог подозревать кого-либо... Но к чему говорить, когда все равно все это невозможно?! Никто не знает, кем совершено преступление. Никто не знает, как оно совершено. За одним, впрочем, исключением, ради которого я завел весь этот разговор. Собака знает все!

Браун вздохнул и рассеянно промолвил:

- Вы были там у своего друга, юного Дональда? Он не пошел гулять вместе с вами?

- Нет, - ответил Фьенн, улыбаясь. - Молодой повеса лег спать на заре и встал около полудня. Я гулял с его двоюродными братьями - молодыми офицерами, приехавшими из Индии. Мы болтали о пустяках. Насколько мне помнится, старший из них, Герберт Дрюс, специалист по коннозаводству, говорил о недавно приобретенной им кобыле и о нравственных качествах человека, продавшего ее. А брат его, Гарри, жаловался на неудачу, постигшую его в МонтеКарло. Я упоминаю обо всем этом только для того, чтобы подчеркнуть: в нашей прогулке не было ничего загадочного. Единственная тайна в ней - это собака.

- Какой породы была собака? - спросил Браун.

- Такой же, как эта, - ответил Фьенн. - Я заговорил об этой истории из-за вашего замечания: вы сказали, что не верите, что можно верить в собак. Та собака - сеттер, довольно крупный, по кличке Нокс. По-моему, его поведение было еще таинственнее, чем само убийство. Как вам известно, поместье Дрюса расположено на берегу моря. Мы прошли вниз по берегу около мили и потом вернулись другой дорогой. По пути мы миновали очень любопытную скалу, известную по всей округе под названием Скалы Судьбы. Это, в сущности, огромный камень, неустойчиво лежащий на другом, поменьше - малейший толчок может опрокинуть его. Скала не очень высока, но очертания ее довольно мрачные и необычные - по крайней мере они показались мне такими; на моих спутников же скала, по-видимому, не произвела никакого впечатления. Возможно, что я уже начал ощущать некоторую сгущенность атмосферы, ибо я стал торопить моих спутников домой, чтобы не опоздать к чаю. Ни у меня, ни у Герберта Дрюса не было часов, и мы окликнули его брата, который отстал от нас, чтобы закурить трубку под прикрытием живой изгороди. Он громко крикнул нам: "Двадцать минут пятого!" И голос его прозвучал как-то странно в сгущающихся сумерках: казалось, что он возвещал о чем-то ужасном. Беспечность его как бы еще усиливала это впечатление. Впрочем, так это всегда бывает с предзнаменованиями. И действительно, часы сыграли в тот день поистине зловещую роль. Ибо, согласно показанию доктора Валантена, бедняга Дрюс был убит как раз около половины пятого.

Ну-с, дальше... Мы решили, что в нашем распоряжении есть еще десять минут, и пошли побродить по берегу. Ничем особенным мы там не занимались бросали камни и палки в воду и заставляли собаку плыть за ними. Но мне лично сумерки казались зловещими, а тень от Скалы Судьбы угнетала мое сердце, точно свинцовый груз. И вот тут-то случилось самое удивительное. Нокс только что достал из воды тросточку Герберта, и Гарри бросил свою туда же. Собака опять бросилась в воду, но через несколько минут, как раз в половине пятого, устремилась обратно к берегу, вылезла из воды, остановилась перед нами, внезапно подняла морду и издала самый горестный вой, какой мне когда-либо приходилось слышать.

"Что случилось с собакой?" - спросил Герберт, но никто из нас не мог ответить. Наступило молчание, длившееся еще долго после того, как жалобный вой собаки замер на пустынном берегу. А потом это молчание было нарушено. Клянусь вам жизнью, оно было нарушено заглушенным женским воплем, донесшимся к нам из-за изгороди! Мы тогда не знали, что означает этот вопль, но мы узнали впоследствии. Этот вопль издала девушка, когда она увидела труп своего отца.