Андрис Колбергс - Трехдневный детектив

Если бы ей грозила физическая расплата, она встретила бы ее, не моргнув глазом. Ее пугала расплата моральная. И Нелли знала, что она уже близка, что она уже пришла.

Хуго был босиком и потому сбежал по лестнице бесшумно. Он пробежал всего шагов тридцать, но от волнения перехватило дыхание. Он приложил ухо к двери в гараж, но поначалу не мог расслышать ничего кроме толчков собственного сердца. Но в конце концов он услыхал, как кто-то шарит в темноте по стенам, как натыкается на автомашину, слышал еще какие-то неопределенные звуки. И тут, отступив от двери, он наткнулся спиной на что-то острое. Это был угол оружейного шкафа.

«Я не дам ему уйти», — внезапно решил он. Патроны лежат на верхней полке — это Хуго помнил. Людвиг хвастался перед гостями своими ружьями, и Хуго запомнил, что патроны с зелеными, коричневыми и красными гильзами были уложены на верхней полке шкафа, а на второй, пониже, было все остальное, что необходимо для заряжания.

Хуго нащупал и взял патроны. Он не имел ни малейшего представления об охоте, с таким же успехом он мог взять патроны с голубиной дробью седьмого номера, которая не пробивает даже рубашку из плотной ткани. Но он взял патроны, заряженные «жаканом». А «жакан», встречаясь с целью, открывается и ввинчивается как пропеллер, оставляя огромные раны.

Хуго зарядил ружье и толкнул дверь.

Людвиг включил фары «Волги» и, стоя посредине этого белого круга, пытался заводной рукояткой сломать железные пруты, служившие вместо щеколды.

Прут с правой стороны уже был сбит, и теперь он трудился над левым.

— Иди назад, в котельную, не то стрелять буду! Людвиг обернулся и бросился на пол, укрывшись за автомашиной, потом перевернулся на спину и обеими ногами стал бить по воротам. Наверно, левый прут уже едва держался, и он рассчитывал отбить его без лома.

Если я его упущу, мне конец… Если он, этот увалень, этот крестьянин, подойдет ко мне, мне конец…

Людвиг еще раз стукнул ногами по воротам.

Хуго почти не видел Людвига — его скрывала автомашина — и выстрелил наугад. И услышал звук, какой бывает, если ударить кулаком по мягкой, жирной глине.

Крик ужаса раздался на лестнице за его спиной, и тут же мимо промчалась Нелли. Она подбежала к Людвигу — тот уже был мертв — упала на колени и завопила:

— Прости! Прости! Прости! Прости!

Хуго подошел чуть ближе, она посмотрела на него расширенными от ужаса глазами и крикнула:

— Чудовище! Чудовище! Убирайся!

Он поднял ружье и выстрелил второй раз.

На следствии Козинд сказал, что он вынужден был ликвидировать Лангерманиса, потому что тот сошел с ума. Может быть, Козинд просто все выдумал, чтобы хоть как-то облегчить свою судьбу, ведь это звучало гораздо лучше, чем, скажем, — убил, чтобы избавиться от единственного свидетеля и забрать его долю. Но, возможно, Козинд говорил правду: по его показаниям психиатры определили, что Хуго Лангерманис, очевидно, страдал манией преследования. Заслышав какой — либо шум, он вставал и говорил: «Суд идет! Отчим и Крыса хотят отсудить свои тысячи, но я ничего не могу им дать, потому что у меня маленькая зарплата!»

Папки, в которых содержались документы по этому делу: протоколы, доклады, объяснения, заключения — давно уже отправились в архив министерства, чтобы покрыться там пылью забвения. И вот однажды, октябрьским вечером, Алвису опять пришлось ехать в Дони. Он долго искал свидетеля автокатастрофы, и ему только что позвонили, что тот живет в Донях.

Алвис попросил шофера ехать лесом по старой ухабистой дороге.

Волны с шумом разбивались о мель и обдавали берег озера белой пеной.

Во дворе Козиндова дома Тереза развешивала на веревках белье. Злой, пронизывающий ветер развевал ее черные волосы, трепал желтое платьице, высоко открывая загорелые дочерна ноги. Гладиолусы в саду пылали, как воткнутые в землю факелы.

— Притормози.

И Алвису стало грустно, что ему нельзя подойти к ней и сказать хоть несколько слов. Но, может, это только ему так кажется, что нельзя? Нет, нельзя.

Двери великолепного дома Римшей были заперты и опечатаны белыми полосками бумаги. Неубранный сад выглядел заброшенным и запустелым, казалось, что и дома уж больше нет, что он разрушен, сгорел.

— Пустое место, — сказал шофер.

— Поехали…