Наталья Никольская - Пятая жертва

Он дал еще одну очередь поверх голов и выскочил в коридор, закрыв за собой дверь. Толкушкин, который сидел ближе всех к выходу, бросился к двери.

– Валера, назад! – остановила его Вершинина.

Толкушкин замер у двери. В этот момент она отворилась, и в проеме появился Ганке с автоматом, который он держал за ствол.

– Заберите там этого придурошного, – невозмутимо произнес он.

Милиционеры бросились на выход, выставив вперед автоматы.

– Что ты с ним сделал? – Вершинина, наконец, позволила себе закурить.

– Да ничего особенного, – Ганке подошел к поваленному стулу, поставил его и замер за последним рядом «амфитеатра», – я заметил через приоткрытую дверь дежурки, как он пронесся мимо и побежал к выходу. Пока он там возился с замком, я подошел потихоньку сзади и приложил ему кулаком по затылку.

Валентиныч продемонстрировал, как он это сделал.

– Ну, и…? – Вершинина с удовольствием затягивалась сигаретным дымом, выпуская его через тонкие ноздри.

– Что, «ну, и»? – переспросил Валентиныч, пожимая плечами, – он и лег у двери.

Накопившееся напряжение сразу же спало и всех прошиб смех. Вошел один из милиционеров и доложил Жмакину, что Коркин задержан. Цыбин без устали щелкал своим «никоном», озаряя помещение фотовспышками. Семен Семеныч начал поздравлять Мещерякова, подошел даже к Вершининой, чтобы выразить ей свою благодарность, но она остановила его, вставая:

– Мы еще не закончили, Семен Семенович, если вы присядете, я бы хотела продолжить.

– Что значит – продолжить? – Лев Земович, даже привстал со своего места, – разве преступник не задержан, кстати, при вашем непосредственном участии?

– Да, Коркин – преступник, – Вершинина отвела глаза, – но он не убивал вашу дочь.

– То есть как не убивал? – нестройным дуэтом пропели Жмакин и Трауберг.

– Так и не убивал, – Вершинина жестом показала, чтобы все заняли свои места, – он просто не мог этого сделать, потому что в тот раз он действительно прилетел из Москвы только в воскресенье – тридцатого мая.

– Кто же тогда убил мою Марго? – нахмурил густые брови Лев Земович.

– Мне тяжело вам об этом сообщать, – Вершинина снова потянулась за сигаретой, но сделав над собой усилие, не стала закуривать, – но Маргариту убил ее брат и ваш сын… Марк.

– Что она такое несет, папа?! – взвизгнул Марк, вскакивая с места, – да как вы смеете?! – теперь это адресовалось Вершининой.

– Сядь, Марк, – осадил сына Трауберг, – надеюсь, госпожа Вершинина соизволит нам объяснить…

– Соизволю, соизволю, – вздохнула Валандра, опускаясь в кресло, – мне только нужно задать несколько вопросов. Но сначала я вам кое-что расскажу.

Рассматривая фотографии жертв маньяка, я обнаружила некоторые несоответствия, а именно: у трупа Маргариты Трауберг руки и ноги были связаны скотчем другого цвета и немного не так, как у предыдущих четырех жертв. И это яблоко с надписью выглядело немного удлиненным. В остальном все было вроде бы также. Нет не совсем все, еще Маргарита как бы выпадала из общего ряда, это был не тот тип, на который была направлена агрессия маньяка.

– Но это же мелочи, – заметил Лев Земович, – у преступника мог просто кончиться скотч, или рука дрогнула, когда он вырезал свой знак.

– Конечно, все могло быть и так, – согласилась Вершинина, – но меня это почему-то насторожило и я проконсультировалась со Жмакиным. Правильно, Семен Семенович?

– Да, – подтвердил Жмакин, – так все и было.

– Оказалось, что ваша дочь, Лев Земович, убита не трехгранным клинком, который использовал Коркин, а ножом с плоским лезвием. Так, Марк?

– Мне ничего об этом неизвестно, – Марк вскинул голову.

– Действительно, тебе об этом не было известно, иначе ты бы подготовился получше.

Вершинина буквально пришпилила его к стулу своим пристальным взглядом, потом посмотрела на Оксану.

– Скажите, Цыбина, когда Марк попросил вас сказать, что в субботу вечером двадцать девятого он был у вас, он как-то объяснил вам свою просьбу?

Цыбина молчала, поставленная в тупик хитро сформулированным вопросом. Она взглянула на Марка со второго ряда, где она сидела, но Марк не мог к ней обернуться – этим он выдал бы себя. Тут Оксана поняла, что врать бесполезно и разрыдалась.

– Он мне сказал… он сказал… ничего он мне не сказа-а-л, – немного придя в себя, выдавила она со всхлипом, – он сказал, что так надо, и что тогда мы сможем уехать из этой гадкой страны.

– Дура, дура, какая же ты дура! – крикнул Марк, вскакивая.