— Как? — воскликнул Володя. — Вы хотите сказать?…
— Нет, нет, Владимир Альбертович.
Боже упаси. Просто мне вспомнился один текст с очень созвучным началом, — успокаивающе сказала Лукошкина.
— Автор? — со сталью в голосе произнес Володя. Дрова в камине уже разгорелись, и свет от них падал на трагическое Володино лицо — Гамлет, да и только.
— Лоханкин, — сказала Аня. — Васисуалий Лоханкин.
— Как?
— Своей супруге… Кстати, если вы помните, ее зовут Варвара, и она имела два существенных достоинства: большую белую грудь и службу… Так вот, обращаясь к Варваре, Лоханкин говорил так: «Волчица ты! Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня…»
И так далее. Мне показалось, что есть некоторое сходство. Разумеется, случайное…
— Так, — сказал Володя. — Так…
Он сделал шаг к камину, легко отодвинул рукой стокилограммового Танненбаума.
— Закройте рот, Танненбаум, — саркастически, горько сказал не понятый современниками поэт.
Танненбаум послушно закрыл рот. Володя вытащил из заднего кармана джинсов несколько листочков бумаги и бросил их в огонь. Они сразу же вспыхнули и сгорели.
Володя был по-своему прекрасен в этот момент. Черные лохмотья сгоревшей поэмы поднялись на языках пламени и исчезли в жерле каминной трубы… Володя вышел вон. Его шаги отдавались эхом в марсианских лабиринтах декольте.
Трещали дрова в камине. Трагический поэт вышел вон, мы трое сидели и молчали… Ах, Аня! Юрист убил поэта…
Тут в комнату возбужденно влетел Юрий Львович. Влетел и ухватил Танненбаума за пуговицу… До чего же любит за пуговицу хватать!
— Караул, — сказал светский хроникер.
— Что? — сказал Танненбаум.
— Караул, господин Танненбаум. Кругом — ворье!
— Как?
— Так! Бинокль спи… украли.
Мы с Анной переглянулись: вторая пропажа — это уже случайностью не назовешь. Это уже интересно. После того как хроникер слегка успокоился, мы смогли совместными усилиями расспросить его. Выяснилось, что у Юрия Львовича был взят с собой бинокль (хороший, полевой, корейский, шестикратный). Так вот, этот бинокль пропал. Мы расспросили Юрия Львовича: а точно ли был бинокль? Может быть, Юрий Львович забыл его дома? — Нет, не забыл. И не далее как в обед достал его из саквояжа. Держал его вот этими самыми собственными своими руками. — А может быть, обратно в саквояж положили? Или жена ваша куда убрала? — Нет, не положили. И жена ничего не трогала. А бинокль украден какой-то сукой. И футляр украден. Осталась только замшевая салфеточка для протирания оптики…А еще интеллигентные люди! Ворье! У Галины Павловны — английский парик! Ему цены нет! Ворье! Какие меры вы собираетесь предпринять, гражданин Танненбаум?
Танненбаум громко икнул и быстро вышел. Покачивая головой, Юрий Львович опустился в кресло.
— А зачем вы взяли с собой бинокль? — приветливо спросила Анька.
— То есть как — зачем? — удивился Юрий Львович. — Здесь же семинар!
— Вот именно. Я спрашиваю: зачем на семинаре бинокль?
— Э-э, коллеги… А вы знаете, как переводится с латыни слово «семинар»?
Мы с Лукошкиной не знали, о чем и сообщили Юрию Львовичу.
— То-то, — ответил он удовлетворенно. — Слово семинар на латыни означает — рассадник!… А вы что себе думали?
И Юрий Львович торжественно поднял указательный палец.
— А что еще украли? — спросил я.
— Еще? Да, кажется, ничего.
— Вы уверены?
— Э-э… нужно проверить.
Юрий Львович ушел. А я задумался.
Я задумался, но ничего путного в голову не приходило.
* * *
Ничего путного в голову не приходило.
Аня сказала:
— Плюнь, Андрей… Пусть сами разбираются, кто тут у них такой шустрый. А нам еще денек отмучиться, да и домой.
Она все правильно сказала: ну что в самом деле голову ломать?… Парик… бинокль… Какое мне дело? Отбарабаним завтра лекции, попрощаемся с коллегами, а послезавтра утром господин Танненбаум отвезет нас в аэропорт.
— Пошли танцевать, — предложил я Ане.
— Нет, я еще не все сделала. Пойду к себе — поработаю, тут слишком шумно стало.
Я проводил Анну до ее коттеджа. Напоследок еще раз уточнил место нашей встречи. Сауна? Сауна!
Когда я вернулся, тусовка была в самом разгаре. Господа журналисты активно оттягивались. Коля Повзло пил с Юрием Львовичем. Как только Юрий Львович увидел меня — сразу вскочил. Сейчас будет пуговицу крутить, понял я и оказался прав. Он вцепился в пуговицу моего пиджака и сказал, тараща глаза:
— Нам нужно поговорить, Андрей Викторович.
Читать дальше