Андрей Константинов - Дело о пожаре в редакции

Вронский стал говорить, что это не совсем удобно, и никто, кроме меня, у которой так сильно развито чувство справедливости, не сумеет разобраться в этой нестандартной ситуации. Говорил он не очень убедительно и все больше какими-то полунамеками, но его лесть рождала в моей душе неосознанное чувство вины и возвращала к воспоминаниям, которые я хотела забыть. Чтобы поскорее отделаться от него, я пообещала Вронскому все выяснить. Это была моя первая ошибка.

На другой день я еще раз внимательно перечитала сводку. Ничего особо интригующего в ней не было. В качестве возможной причины пожара называлось неосторожное обращение с огнем при курении. Единственным, что наводило на некоторые размышления, было упоминание о том, что пожар случился после того, как было принято решение о назначении нового главного редактора. Вронский об этом почему-то мне не сказал. Что-то во всей этой истории мне определенно не нравилось, и я решила пойти к Спозараннику.

— Глеб, что ты думаешь про пожар в «Сумерках»?

— Думаю, что Вронский плохо сумел скрыть свою радость по этому поводу.

— Ты уверен в том, что он причастен к пожару?

— В этом уверены все, хотя прямых доказательств нет. Сработано чисто.

— И что — других версий нет?

— Конечно, есть — пожар действительно мог быть случайным. Или — его мог устроить новый редактор «Сумерек»

Андрей Грустнев, чтобы потом свалить все Вронского.

— Может, стоит заняться этим делом? — спросила я.

— Наш отдел заниматься этим не будет, — отрезал Глеб. — Василий Петрович Вронский, кстати, уже звонил Обнорскому, просил помощи.

— Тогда почему ты не хочешь об этом писать?

— Валентина Ивановна, вы, кажется, нынче в архивном отделе работаете? — поинтересовался Спозаранник. — Вот идите и архивируйте то, что положено. В роли расследователя вы проявили себя достаточно, а ваше личное знакомство с Вронским — еще не повод для того, чтобы писать о нем в газете.

«Уже пронюхал», — в ужасе подумала я и тут же успокоила себя тем, что всего Глеб знать не может. Поэтому вслух сказала:

— Твои секретные источники работают безукоризненно.

— На том стоим, — отчеканил Спозаранник, давая мне понять, что наша беседа подошла к логическому завершению.

В архивно-аналитическом отделе Агеева в одиночестве сидела над сводкой.

— Помочь? — спросила я.

— Да нет, — ответила Марина Борисовна. — Уже почти все. Займись лучше газетами.

Ежедневный, обязательный просмотр газет был мукой для меня. Количество вырезок и ксерокопий, которые следовало разложить по многочисленным папкам и завести в компьютер, наводили на меня безотчетную тоску.

— Валя, — обратилась ко мне Агеева, — как ты думаешь, какую рубрику следует поставить к такой информации: мужик топором разрубил жену на части, а сам сиганул в окно с шестого этажа?

— Окна. Расчлененные трупы. Любовь, — без запинки продиктовала я, просматривая очередную газету.

Внезапно мое внимание привлек броский заголовок «Пожар получил наименование циничного». Нет, в статье шла речь не о редакции «Сумерек Петербурга», а о неведомом фонде социальной защиты, но слово «циничный» прочно засело у меня в мозгу. Я опять вспомнила Вронского, его звонок и то, что он солгал мне, сказав, что не звонил Обнорскому. Но зачем?

— Марина! Ты знаешь Вронского? — спросила я Агееву.

— В каком смысле? — Моя начальница оторвала взгляд от компьютера и сладко потянулась.

— Не в этом, — сказала я, глядя на ее высокую грудь, плотно обтянутую фирменной блузкой.

— Фи, — поморщилась Марина Борисовна. — В этом смысле Вронский меня никогда не интересовал. Думаю, что в постели от него толку немного.

Я почувствовала, что мои щеки заливает предательская краска, и поспешила перевести мысли Агеевой в нужное русло.

— Что он за человек?

— Забавный. Любит быть в центре внимания. Был неплохим редактором.

— Почему был? — прикинулась я наивной овечкой.

— Валентина! Где ты работаешь? — изумилась Марина Борисовна. — Ты всегда умудряешься последней узнать то, что знают все вокруг. Вронского — благодаря интригам Грустнова, который очень хотел стать редактором, сняли с должности за четыре часа до того, как в «Сумерках» случился пожар.

— И Вронский спалил редакцию от обиды? — брякнула я.

Марина рассмеялась и сказала, что если Вронский и сделал это, то кроме обиды у него должны были быть и более веские причины для такого поступка.