Дмитрий Вересов - Мой бедный Йорик

— Ты же сам художник — зачем тебе чужие картины? — как-то ляпнула она Иерониму, не подумав.

— Что ты несешь! — вспыхнул он. — Это же мировые шедевры! Огромное состояние, бешеные деньги!

Аня давно привыкла к тому, что ее муж сегодня мог доказывать с горящими глазами одно, а назавтра — с пеной у рта прямо противоположное.

— Ты их продашь? — она опять наивно захлопала глазами.

— Кто их здесь купит?! Кто может дать настоящую цену?! Здесь не дадут цены! — закричал он точь-в-точь как старик Паниковский из «Золотого теленка».

— А за границей? — Аня махнула рукой в сторону железнодорожной станции.

— Ты знаешь способ, как перевезти через границу художественные ценности?

— Но это же твоя частная собственность!

Иероним выпучил глаза и постучал острыми костяшками кулака себя по лбу, отчего на коже возникли два красных пятнышка, которые не исчезали до конца разговора.

— Как вообще можно об этом думать?! — он вскинул руки вверх, как заклинатель, обращающийся к небу за дождем. — Как можно расстаться с Кайботтом, Шагалом, Тицианом?

— А здесь и Тициан есть?

— Это я так, к слову. Тициана здесь, конечно, нет.

Муж опять стал горячиться, видимо, от обиды, что Тициана в коллекции нет.

— Как можно творчество, полет человеческого духа переводить в деньги? По какому курсу можно пересчитать вдохновение, озарение?! Оцени воду, воздух, солнечный свет. Иди оцени, Нюра! Тебе говорят! Иди! Что стоишь, Нюра?!

Когда он так таращил глазами и обидно называл ее Нюрой, Аня впадала в какой-то ступор. Она совершенно терялась и глупо хлопала глазами.

— Порождение торгашеского века… Продажная душа… Потребитель рекламной продукции… Купчина толстопузая…

Аня чуть не расплакалась. Это она-то толстопузая! Завтра же наденет топик, несмотря на погоду! Пусть полюбуется на ее плоский животик. На единственную плоскость ее тела…

— А потом еще неизвестно, что окажется в завещании, — резко погрузился в задумчивость Иероним. — Может, все уйдет мачехе? Последний раз она была поразительно спокойна, будто все ей известно наперед. Может, она все уже обтяпала… Пускай! — опять словно вынырнул он. — Мне ничего от них не надо! Пусть оставят меня в покое! Мне нужно только работать, работать и ничего больше. Самое главное мое наследство — это талант. Талант отца унаследовал я, а не какой-то там Никита Фасонов. Еще неизвестно, кто будет спокоен! Еще ничего неизвестно…

Действительно, еще ничего не было известно. Даже с унаследованным талантом не все было ясно. Василий Лонгин и после смерти продолжал оригинальничать, играть с домашними, выдерживая мхатовскую паузу в календарный год. Согласно его воле, завещание должно было быть вскрыто ровно через год после его смерти, в присутствии определенного круга лиц. За год, он полагал, все успокоятся, обживутся, освоятся, и дележ наследства пройдет без скандалов, выяснения отношений и кровных обид. По его воле — надо немного погодить…

Все и годили, то есть отложили эмоции на год. Василий Лонгин, конечно, переиграл, ошибся. Люди остались такими же. За год они не стали лучше или хуже. Трудно жить целый год, загадывая, заранее завидуя и обижаясь. Поэтому они все эти чувства отложили на время. А сегодня достали их из запасников души и приготовились ненавидеть и завидовать. Время подошло…

А может, старик просто подшутил над всеми? Правда, спектакль, который разыграл Лонгин-старший через год после смерти со своим наследством, получился не очень-то смешным для его участников, но, видно, такой у Василия Ивановича был юмор. Возможно, там, за гранью реальности, вообще такое своеобразное представление о комическом? Призраки, привидения, кошмары — все это милые шуточки того мира? Что наследство? Передача детям своих старых игрушек! А если сама смерть — из области запредельного юмора?

По земным меркам, у Василия Ивановича шутка не удалась. Ане было не жалко зависшего в воздухе наследства. Досадовала она на то, что разразившийся скандал ударит по характеру Иеронима и срикошетит по их семейной жизни.

Аня давно поняла, что в их отношениях настали кризисные времена. В вечном спектакле «гений — толпа» ее муж с некоторых пор отвел ей роль представительницы последней. Она принимала его гневные выпады, уколы иронии и потоки сарказма, даже площадную ругань, покорно играя эту роль. Ведь «гению» требуется время от времени бередить свое творческое «я». Пусть уж лучше сражается дома с мельницей, воображая, что разит великана, чем действительно получит где-нибудь по реальной творческой морде. Так же рассуждают жены алкашей: «Лучше пусть пьет дома, чем валяется под забором или ночует в вытрезвителе».