Фредерик Дар - Беби из Голливуда

Девица, сбросив с души груз сомнений и освободив голову от отрицательных предчувствий, каковые могли мне стоить дорого, мурлычет в трубку:

- Нет, просто я хотела спросить, если вдруг найду нужные вам очки, что мне с ними делать? Позвонить вам?

- Ах да! Конечно, сообщите мне! - воркую я, как голубь, тискающий свою сизокрылую подружку. - Мне так нравится ваш голос. И если вдруг вы смените настроение относительно поездки по ночному Парижу с гидом, то тоже не стесняйтесь, звоните мне! Я выхожу из агентства лишь ненадолго!

Она отвечает, что подумает и рассмотрит мое предложение. Я спрашиваю, продолжает ли Джимми скандалить, а она уверяет, что если бы телефон стоял в его спальне, то она не смогла бы слышать мужественный тембр моего голоса. Затем мы прощаемся, сохраняя появившуюся надежду, каждый свою.

Во время разговора я вытаскиваю удостоверение полицейского и сую под нос посреднику по найму жилой площади. Он держит его справа от головы, чтобы дать возможность вчитаться в нанесенный на нем текст правому глазу, служащему для обеспечения надежности тыла, в то время как левый остается устремленным на меня.

- Что все это значит? - с достоинством произносит он, после того как я вешаю трубку.

Я отираю проступивший было холодный пот со своего интеллигентного лба. Я точно угадал, рванув в бюро агентства.

- Господин Вамдам-Жилье, прошу прощения, но я работаю по заданию. Вы сдали виллу Фреду Лавми, так ведь? А его, как назло, преследуют американские гангстеры. Вы же знаете, как у них принято! Как только у человека заводятся деньги, так сразу какой-нибудь бандитский клан срочно наезжает на беднягу. Мне поручено следить за его безопасностью, равно как и его семьи. Но чтобы заявиться в дом Лавми, не спугнув персонал, я прибег к невинному трюку. Пришлось схитрить, сказав, что я из вашего агентства.

Ну теперь он в курсе и чувствует себя как бы соучастником, поэтому становится вежливым, мой папаша с глазами хамелеона.

- Весь в вашем распоряжении, господин комиссар, - произносит он торжественно, возвращая мне удостоверение.

В его верных асимметричных глазах полощутся трехцветные знамена.

- Я всегда мечтал о сотрудничестве с полицией, - говорит он еще более торжественно. - Я воевал на железной дороге, еще в ту войну, первую, настоящую.

Мне хочется ответить ему, что он, видимо, хорошо развлекся, устраивая фейерверки, пуская поезда под откос, но он не дает мне сформулировать:

- А мой племянник служит в пожарной команде!

- Это меняет дело, - уверяю я.

- Вот только одна деталь, - улыбается Вамдам-Жилье, вращая одним глазом, - у меня нет сына, в противоположность вашему утверждению, данному мадемуазель. Я холост.

Я возражаю в том духе, что такую беду никогда не поздно поправить и нужно-то всего лишь жениться на молодой женщине, поскольку чем старше мужчина, тем сложнее завести детей.

Затем без перехода перехожу на профессиональную колею.

- Вот два номера телефона, по которым вы всегда можете меня найти, на тот случай, если молодая дама вдруг захочет меня увидеть...

- Понял, можете положиться на меня, господин комиссар.

- Когда вилла была сдана Фреду Лавми?

- Примерно два месяца назад.

- Надолго?

- На три месяца. У него девять недель съемок во Франции. Совместное производство, полагаю...

- Именно так. Вы вели дела с самим Лавми?

- Нет, с его секретарем.

- Припомните, никто о нем... скажем так, не наводил справок у вас?

- У меня? - удивляется вопросу продавец лесного воздуха и кирпичных стен.

- Например, о том, где он живет?

- Клянусь, нет!

- Хорошо, большое спасибо! И не забудьте, если позвонит малышка, тут же дайте мне знать, угу? Просто оставьте сообщение на мое имя. Меня зовут Антуан. Ясно?

- Можете всецело рассчитывать на меня!

Я освобождаю стильный стул от нагрузки, жму холодную пятерню Людовика XIII де Вамдам-Жилье и в который раз возвращаюсь к семейной паре, растекающейся жиром по сиденьям моей машины.

Пока я брал интервью у хозяина агентства недвижимости, Толстяк быстренько смотался в ближайшую мясную лавку, где купил здоровенный кусок паштета в желе и хлеб.

Теперь оба голубка, разделив добычу, за милую душу уписывают ломти хлеба, густо намазанные паштетом, и пропихивают их в закрома с такой жадностью, что даже самый голодный африканский лев не решился бы попросить крошечку.

У маман Берю в усы набилось желе, что придает ей вид застывшего от мороза наполеоновского пехотинца, прыгающего для согревания вместе с другими солдатами через козла, когда убедились, что Москва не огнестойка.