Сергей Валяев - Кровавый передел

— Феникс, — сказал ГПЧ. — Подарок друзей… Отдаю с тяжелым сердцем, и передал алмаз, — но с легкой душой…

— Ммм, — мычал Укротитель тигров и львов. — Феникс, значит? Птица счастья завтрашнего дня?

— Сегодняшнего! — поправил ГПЧ. — Только из уважения… к супруге вашей… И вам… Уступаю… Красоту-то небесную… Эх, подарок, но уступаю…

— Цена прежняя.

— Уступаю, хотя подарок… Подарок, но уступаю, — мучился от своего благородного поступка сановник.

— Львович, глянь орлом, — приказал Укротитель человечку.

Ювелир с профессиональной учтивостью цепко ухватил алмаз, закрутил его в мелких пальцах, цокал от удовольствия; вставив в глазницу монокль, бормотал:

— Господа! Что я вам хочу сказать? Я хочу сказать: уникальный случай!.. Таких ещё два!.. Это третий… Если меня спросят: Кац, ты счастливый человек?.. Но зачем спрашивать… Надо умирать от такой красоты… Господа, разрешите? — И невменяемый человечек, переступив порожек, прошелся к перилам террасы. Изучал чудо из чудес под проточными солнечными лучами, бормоча восторженную чепуху.

— Откуда камешек? — спросил Укротитель. — Если это, разумеется, не государственная тайна?

— Тайна, — улыбнулся наш ГПЧ. — Но вам… как другу семьи… Африка. Южная…

— А я думал, Северная, — заржал от удовольствия жизни Укротитель. Спасибо за птичку! — И крикнул: — Ну-с, дорогой Абрам свят Львович, какое заключение, какой приговор?

Признаюсь, я совершил преступную халатность, ошибку, проступок. Когда мой подопечный произнес всего два слова, я прекратил контролировать всю ситуацию. Мне почему-то стал интересен человек, который произнес всего два слова: Африка. Южная… Наверное, я что-то вспомнил?.. А память порой мешает в нашей собачьей работе… Я отвлекся, и случилась беда: я успел лишь увидеть, как несчастный, маленький Кац заваливается навзничь… мелькнула розовая плешь лысины… Сердечный удар от чрезмерных чувств?.. Я совершил прыжок — успел подхватить телесный безжизненный мешок. Но поздно: из глазницы торчала упругая стрела, кровь вскипала в изуродованной выемке глаза. А в другой глазнице искрился хрусталик недорогого, ещё самостоятельно живущего зрачка…

Что же потом? Мы сразу же провели мероприятия по ловле птички Феникс. Могли и не проводить. Птичка упорхнула. И я даже догадывался, кто её умыкнул за алмазный хвостик. И поэтому не нервничал, равно как и ГПЧ; он отмахнулся и сказал:

— Ааа, чего убиваться?.. Еще подарят…

Он был старый хитрый лис и, вероятно, тоже сразу догадался, чьих это рук дело. Кто птицелов. А вот Укротителя вся эта история взволновала: во-первых, любимая супруга осталась без обещанного подарка, а во-вторых, любимый, но такой неосторожный ювелир так некрасиво подвел — окочурился самым неожиданным способом; нехорошо, лишние хлопоты кому приятны?..

Словом, все действующие лица практически остались при своих интересах. Кроме, разумеется, старенького и восторженного ювелира Каца. Как говорится, это был не его день. И с этим ничего не поделаешь. От стрелы, пущенной боевым арбалетом, трудно увернуться. Хотя можно.

После всех событий я и мой заместитель Хлебов были вызваны на ковер к руководству. Ковры, впрочем, в нашем сдержанно-казенном учреждении отсутствовали по, вероятно, этическим соображениям. У чекиста ноги должны напрямую соприкасаться с земной твердью. Иначе — разрыв с трудящимися массами, строителями будущего. Это нехорошо. В первую очередь для строителей.

В приемной начальника Управления нас встречает Фроликов, секретарь и чинуша. У него вид утопленника. Его изводят жена и язва. А он мелким вредительством изводит весь остальной мир. Мы любим над ним подшучивать. Он шуток не понимает и злится, как лесник в тумане.

— Как язва? — сочувствует Хлебов. — Ты её вырежи, дружок.

— Как жена? — интересуюсь я. — Ты её тоже… того…

— Нет, он жену любит, как и язву, — пугается мой друг.

— Идите вы к лешему, — шипит неудачник с погонами майора и злорадно каркает по селекторной связи: — Николай Григорьевич, Селихов и Хлебов к нам пожаловали…

— Ко мне этих сукиных детей, — напористый голос непосредственного руководителя. — Сейчас я им вставлю ПТУРСы… И на час меня нет… Даже для Феликса Эдмундовича…

Под ехидную улыбочку язвенника мы удаляемся в кабинет, где нас ожидает экзекуция ПТУРСами (противотанковыми управляемыми снарядами).

Кабинет мне знаком — это тот самый дендрарий, в котором мне задавали первые и, как мне казалось, идиотские вопросы. Николай Григорьевич — тот самый любитель-садовод с лейкой в руках. Как позже выяснилось, они дружили, отец и Николай Григорьевич. Начинали вместе в СМЕРШе. Потом один остался служить Отечеству на своей территории, а другого порывистые ветры холодной войны, как перекати-поле, покатили по Европе, унесли в Азию, затащили в Африку.