Сергей Валяев - Порнограф

Скоро я сам мог убедиться в том, что месить раскисшее унавоженное поле дело трудное и неблагодарное. Покинув трайлер в месте Z, возле деревушки Сучкино (ей-Богу, название такое), мы самонадеянно пошлепали через колхозные угодья, решив скосить путь к собачьей ферме заводчика Коробкова.

Был уже мглистый вечер. Из дырявого неба сочилась гнилая слизь. Чернозем прилипал к подошвам ботинок и вскоре мы почувствовали себя акванавтами в Марианской впадине. Разумеется, мы заматерились: Родина, мама наша, за что наказываешь сыновей своих? За тебя мы, родная и любимая. Дай нам возможность помочь тебе?!.

— А мы туда? Или не туда? — волновался Сосо. — Ни огонька, вах? Лопухин… ай-е'.. Ё!..

— Поскользнулся, что ли?

— …!..!..…….! — вычурно ответил мой товарищ из положения лежа.

Я нашел его на поле и начал было помогать подняться в полный княжеский рост. И неудачно — сам шлепнулся на карачки, выразив тоже простыми словами свое отношение к нестандартному положению вещей. И, ковыряясь таким странным образом на темном милом грязном поле, мы неожиданно расхохотались.

Это был смех свободных людей, которые сами выбрали такой путь к своей цели. Ни одно высокопоставленное политическое чмо не посмело бы выйти на это поле. И в этом было наше несомненное преимущество. Родной навоженный дух — самое надежное средство против высокопоставленных гнид. Так оно было всегда. Так оно и будет впредь!

После того, как мы успокоились и поднялись в полный благородный рост, то услышали далекий собачий лай. И этот брех был для нас, как песня песен.

— Вот, — проговорил я назидательно, — идем правильной дорогой, товарищ.

— Ты хочешь сказать: ползем, — уточнил Сосо.

— Ползем, но верной, блядь, дорогой!..

Встретила нас ферма беспорядочным тявом цацей, цац-шнауцеров и цац-науцеров. Это была симфония, которую выдержит не каждый. И поэтому я не удивился, когда Сосо залепил руками свои уши. Ему ещё повезло — песики уже находились в вольерах, а вот когда они на свободе… На симфонический гвалт из деревянного дома на крылечко вышла Ая. С берданкой. И предупредила, что будет стрелять. Пришлось орать, что это я, её бывший муж Лопухин!..

— Ванечка, — не признала поначалу. — Ты ли это, блядь?.. Ой, загваздался-то? А кто с тобой? И с ружьями? И пахнет от вас!..

Вот за что не люблю женщин, так это за чрезмерное любопытство. Какая разница откуда пришел мужик со своей штыковой лопатой, в смысле, автоматическим оружием? Коль пришел, обогрей, накорми, да меховой охальницей приласкай. Он и будет весь твой, труженик полей, лесов и рек…

Потоптавшись на крыльце, мы наконец были приглашены в дом. В нем была спартанская обстановка — два топчана, табуреты, погрызенные щенками, огромная печь, где часто клокотало пойло для песиков. Здесь я, помнится, выдержал месяц, после чего позорно сбежал, лишив ферму двух рабочих рук. Осмотревшись, задал непринужденный вопрос о доге. Где, мол, мой Ванечка, что-то я его никак не вижу?

— Так, папа его захватил в деревню, — последовал безразличный ответ. Чего, соскучился, Лопухин?

— А зачем? — у меня появилось желание использовать АКМ в качестве дубины.

Оказывается, собакозаводчик убыл в Сучкино по делам фермы, прихватив для душевного удобства Ванечку. Я чертыхнулся — право, такое впечатление, что судьба издевается надо мной. За что? Меня успокоили: папа вот-вот вернется, а пока не мешало бы привести себя в порядок. Я плюнул на все и решил подчиниться обстоятельствам. Плестись в деревню не было ни желания, ни сил. Даже за миллион долларов. Ополоснув руки и лицо в цинковом тазике, я сел у окна и принялся ждать. Пса с широким и удобным ошейником на шее. И пока я придавался размышлениям о капризах девки-судьбы, жена (б/у) и Сосо Мамиашвили разожгли печь и приготовили чай на мяте.

Чай на мяте? Мир рушится, а мы будем хлебать чаек на мяте, блядь, промолчал я. Хотя почему бы и нет? В этом, может, и есть сермяжная правда нашей жизни: сидеть на краю пропасти, болтать ногами и получать удовольствие. Ладно, скрипел я зубами, чему быть, того не миновать, и потребовал, чтобы кипяточку залили в мою алюминиевую кружку. Она была старая и по размерам напоминала солдатскую каску. Я сел спиной к теплой печи и принялся обжигать губы жидкой мятой. Автомат приткнулся у моего бока, и мне показалось, что все это уже было. Не ходили мои ли деды Лопухины в лесных партизанах?..

— А чего вы с винтовками? — поинтересовалась Ая.

— Это автоматы Калашникова, красавица, — хрустнул сахарком Сосо Мамиашвили. — Много дурных людей, так?..