Сергей Валяев - Топ-модель

— О моем отце речь?

— О ком еще? Он пришел и взял мою Викторию, мою девочку Вику, мою единственную радость… — и заплакал. И плакал искренне и по-настоящему. Если бы кто мог знать, какие чувства я испытывал на свадьбе. Я терпел! Терпел! Терпел! Я сделал вид, что все хорошо. Они были счастливы. У них был медовый месяц, а я… я хотел уйти из жизни. Ты, Машенька, не знаешь, что такое смерть. А я знаю, — указал на свою шею. — Думаешь, что это за бороздка? Э-э-э, это от веревки. Да-с, пытался повесится, дурак. Хорошо, что веревочка попала трухлявой… Повезло, — недобро ухмыльнулся. Придушил себя малость, а так — порядок! Даже понял, что надо делать. Нужно время. Что может быть прекраснее выношенной мести. Я её лелеял долгие годы — и вот моя месть, — поднялся с табуретки, ушел в темный угол. Вынес оттуда на мутный свет небольшую кинокамеру на треноге. — Будем снимать картину о тебе, Машенька. Ты ведь девочка послушная на самом деле, — вспомнил. — Вот не сняла трусики, а теперь расплачиваешься. Я тебя предупреждал по телефону…

— А почему голос не узнавала? — задала вопрос, давно меня мучивший.

— А очень просто, — вытащил из кармана брюк аппаратик, похожий на бритвенный прибор. — Искажает голос. Очень удобная игрушка для умных людей.

— Умных людей?

— Да, я умный, Машенька, и в этом ты скоро убедишься, — настраивал кинокамеру. — Если будешь вести себя пристойно, я дам тебе шанс на жизнь, если нет — прости…

— Шанс?

— Конечно. Я всем девочкам дарил шанс. К сожалению, ни одна…

— А зачем убивал?

— Как это зачем? Я тренировался, — ответил с открытой улыбкой. — Не мог же без репетиции? Даже актеры репетируют, прежде чем заснять сцену. Я же не мясник, я — интеллектуал, и хочу сделать все красиво. Картинка должна быть красивой. Например, отрубить руку одним махом — это ремесло, а вот пальчик за пальчиком, пальчик за пальчиком — это высокое искусство. Ты, Машенька, ничего не имеешь против высокого искусства? — Заглянул в видоискатель кинокамеры. — Кажется, вот так хорошо?

Бог мой, кто мог предположить, что в дивном Дивноморске выращивается такое монстровидное чудовище? Вероятно, попытка самоудушения нарушила его функции головного мозга. И теперь у меня никаких шансов. Никаких. Раньше или позже буду разрублена на куски мяса и подвешена на крюки, которые я, наконец, заметила в углу гаража.

— Ну-с приступим, — говорит маньяк и продолжает весьма обстоятельно: Первое условие, не называй моего имени-отчества. Веди себя, Машенька, красиво. Умирать надо достойно, правильно? Второе условие: снимаешь кофточку, потом джинсики, потом трусики… Сняв трусики, становишься, как собачка, раздвинув широко ноги… И начинаешь лаять… Вот такая будет наша мизансцена на сегодня…

Выслушав такое основательное напутствие, неожиданно начинаю смеяться в голос — видимо, защитная реакция организма. Смеясь, произношу ключевые фразы:

— Ха-ха, старый импотент! Ты всегда был импотентом. Это все женщины чувствуют. Ха-ха! И мама это почувствовала. Ха-ха. Ты что-то хочешь сделать, ха-ха? У тебя, импотент, ничего не получится, импотент! Ты обречен, импотент. У тебя много денег, а силу стручка купить не можешь, ха-ха! Стручок, небось, ма-а-аленький… и не удаленький, ха-ха!..

— Говори-говори, — сверлит ненавидящими глазами. — Ты сражаешься за свою жизнь. Это хорошо. Не люблю иметь дело с размазнями.

— Импотент!

— Все, хватит! — делает резкий жест в сторону и — в его правой руке оказывается кухонный резак. — Еще это слово — и отрублю палец. Еще слово и ещё палец…

— Импотент! — вскакиваю; под руку попадает металлическая миска и я тотчас же швыряю её в безумца.

Пытаясь увернуться, тот задевает треногу — видеокамера заваливается и обрушивается на бетонный пол.

Я торжествую — пусть проиграю битву за жизнь, но временная победа за мной.

— Сука, — ругается, ползая по полу на карачках. — За все заплатишь. Будешь умирать долго-долго-долго. Это я тебе обещаю. Ты будешь молить меня о смерти…

Взяв битую видеокамеру и бормоча проклятия, удаляется вон из гаража. Я перевожу дыхание. Думай, Маша, думай. Выход есть. Его не может не быть.

Рассматриваю держатели — вижу внутренние замочки. Они просты: отщелкнул — и свобода! Требуется остренький предмет. Что у меня есть? Ничего нет? Есть! Есть! Есть — уговариваю. Думай, Маша, бью себя кулаком по лбу и… вдруг… прическа? Конечно же, в этой прическе должны остаться заколки, которые крепили теле-радио… Боже мой! Господи, дай мне последний шанс!..