Йенс Лапидус - Vip-зал

Они встали и пошли к выходу.

Лазарь Гульдман обрадовался еще больше: наконец-то он от них избавится.

На улице зазвонил телефон Тедди.

— Привет, это Ян.

— Здорово.

— Прости, что звоню поздно и что не ответил на сообщение раньше.

— Я ночной зверь.

— Я так и думал. Я наконец смог получить образцы ДНК со стаканов, которые ты мне дал. Отличная, должен признать, работа, Тедди. Предусмотрительно с твоей стороны. Я и не думал.

— Почему?

— Не знаю, прошу прощения.

— Что ты нашел?

— Это было непросто, скажу тебе, очень мало материала. «Low CopyNumber» это называется. Моя крошка «Рэпид Хит» не справилась, и большим машинам в лабе пришлось поработать. Но теперь мне удалось получить образцы от всех, Акселя, Карла и Яна. И у нас есть совпадение.

— И кто это?

Тедди остановился под фонарем. Погода все еще была отвратная.

— Помнишь бутылку виски, которую мы нашли на Фатбурсгатан? На ней были следы неизвестного человека. Теперь я выяснил, что это был Ян Крона.

Прошла неделя, как Матса выписали из больницы. Его вызвали на допрос в полицию, и только один раз. Она спрашивала себя, что он им рассказал и насколько серьезным они считали это дело.

«Детская порнография» — так его классифицировали.

Что касается ноутбука — то ни она, ни Матс его не отдавали. Она это точно знала, ведь ноут вместе с кучей других вещей хранился на складе во Фруэнген, ключ от которого был только у него.

Они сидели в лобби-баре отеля с двумя чашками кофе на столе. Дети еще в школе и садике. На часах полвторого, и в гостинице пусто. Час назад здесь не было свободного места, все, казалось, хотели пообедать именно в этом отеле. Теперь они могут поговорить спокойно.

— Так что ты сказал полиции?

Она сделала осторожный глоток, стараясь не обжечься.

— Я рассказал, в общем, то же, что и тебе. Это было нелегко.

— Понимаю. Они будут снова тебя допрашивать?

— Не знаю. Но они хотели знать, с кем я общался.

— В Интернете?

— Да, и кого я подозреваю.

— Те, что, ты думаешь, подожгли дом?

— Хотя у меня и нет доказательств.

— Им нужен будет ноут?

— Скорее всего, все важное там на жестком диске.

— Ты им его отдашь?

— Это ты его унесла.

— Да, но я могу отдать его полиции.

Матс сделал большой глоток.

— Мы не можем поговорить о чем-то другом?

В одиннадцать была назначена встреча с детским психологом, она хотела встретиться с врачом наедине, прежде чем прийти с детьми.

Матс ничего об этом не знал.

Приемная находилась в обычной квартире на Кунгсхольмен. Психолог встретил ее в холле и представился Рикардом. На одной стене висели две картины со сценками из книг Линдгрен. Мадикен и Лисабет, сидящие на крыше, рядом — Эмиль из Леннеберги и Лина на другой крыше.

На другой стене расположилась подставка для брошюр с массой информационных листков от полиции и Королевской организации против сексуального насилия.

У Рикарда в кабинете не было письменного стола, но Сесилия обратила внимание, что там стояли детские стульчики и низкий столик. На полке лежали листы для рисования и мелки и сидели две куклы, смотревшие друг на друга. Они с психологом сели у маленького журнального столика.

Рикард рассказал о себе. Он работает здесь уже пять лет, а раньше работал в районном центре детской психологии. Через какое-то время он сцепил ладони и откинулся на спинку стула.

— Расскажите, Сесилия, почему вы пришли ко мне.

Она долго думала об этом разговоре, но все равно не знала, что ей стоит рассказать о Матсе.

— Я подозреваю, что что-то могло случиться с моими детьми.

— Что вас наводит на такие подозрения?

— Я не знаю… не знаю, как об этом сказать.

— Хорошо, это сейчас не нужно. Но как себя чувствуют дети?

— Я не знаю, иногда мне кажется, что я просто сошла с ума. Но иногда они говорят странные вещи и…

Рикард наклонился к ней.

— У человека, подвергшегося насилию, часто страдает психика. Есть множество примеров различных симптомов, и ни один из них не универсален. Некоторые плохо спят, им снятся кошмары. Другим сложно сосредоточиться в школе, они теряют интерес к любимым занятиям. Некоторые дети злятся и, нервничают и не знают, что с этим делать. Но в общем можно сказать, что большинство детей, подвергшихся насилию, не могут, не смеют или не хотят рассказывать о том, что случилось.