Дарья Кожевникова - Ангелы далеко

При мысли об этом он ощутил такое возбуждение, что его рука нетерпеливо скользнула к ширинке. Иннина смерть, уже сейчас понял он, будет истинным апогеем всего, что ему доводилось испытать!

В августе у Инны обозначился животик, пусть пока едва заметный, но уже недвусмысленно намекающий на ее положение.

Он не мог на это смотреть. Стоило ему опустить взгляд, и его всего внутренне передергивало. К счастью, август в нынешнем году выдался весьма прохладный, и Инна ходила то в свитере, то в тонкой кожаной курточке, которые скрадывали очертания ее начавшей изменяться фигуры. А на работе от ужасного зрелища спасал белый халат. Но он понимал, что медлить больше нельзя, что надо готовиться. И мысленно рыдал, глядя на прекрасное Иннино лицо. Раз получив безмерное наслаждение, как же он потом будет страдать, больше не имея возможности видеть это лицо, которому суждено навеки исчезнуть под земляной могильной насыпью! Он больше не увидит чудных глаз Инны, ее неописуемо волнующих губ!

Думая об этом, он безмерно страдал, и у него опускались руки. Еще немного, говорил он себе, можно подождать, пока еще не так сильно заметно. А когда положение Инны будет уже не скрыть, то, вероятно, тогда ему и захочется убить ее, ни о чем не сожалея… Убить брюхатую самку…

Но однажды, в очередную мучительную бессонную ночь, он вдруг подумал: а ведь еще не поздно сделать так, что этого огромного уродливого живота у Инны может и не быть.

По крайней мере, попытаться это сделать — устроить ей эмоциональную встряску, от которой у нее произойдет выкидыш. Он вдруг ощутил, что как будто сам рождается заново. Вдруг и правда еще не все потеряно? И все еще можно исправить? Да, да, надо постараться избавиться от уродливого детеныша и сохранить свою прежнюю прекрасную Инну!

Он ведь, кстати, знает способ: следует придушить, как и собирался, но не Инну, другую бабу. И если ему повезет и нервы у Инны окажутся не слишком крепкими, он добьется своего, очистит ее тело, не теряя ее саму. Ну, а если не повезет, со вздохом, почти со всхлипом подумал он, то тогда у него уже не останется другого выхода, и Инна будет следующая. Инна, его прекрасная Инна…

Как же он любил ее — и как ненавидел! С некоторых пор он считал, что имеет полное право ненавидеть всех беременных, и никогда себе в этом праве не отказывал. Но Инна — совершенно особый случай. Умножающий его право в несколько раз.

К своему счастью, Инна даже предположить не могла, какие мысли внушает пресловутому «резиновому душителю» и какие планы тот вынашивает относительно нее. Напротив, сейчас она даже начала понемногу забывать о нем, несмотря на грубый, неизгладимый след, оставленный им, убившим бабу Клаву, в ее душе. Ведь теперь почти все мысли молодой женщины занимал малыш, тесно связанный с ней всеми возможными узами, целиком от нее зависящий, но уже живущий своей собственной жизнью, вздрагивающий и шевелящийся исключительно по своей воле. Ее ребенок, живое существо, новый человек.

Инна с нетерпением ждала того, пусть пока еще далекого дня, когда сможет увидеть его, свое творение. Ждал его и Вадим. С некоторых пор у него даже глаза светились как-то по-особому, когда он смотрел на нее. Почувствовав на себе его взгляд, Инна оборачивалась и улыбалась Вадиму в ответ на его мягкую, задумчивую улыбку. Она не сомневалась в том, что из него выйдет замечательный отец. Потому что даже в детстве маленький Вадик не бросил на произвол судьбы свою сестренку, а заботился о ней изо всех своих невеликих тогда сил. И потому, что вопреки и маминым, и Валеркиным утверждениям, был замечательным мужем, о каком только можно было мечтать. Ему, как и Инне, довелось познать истинную цену счастья на страшном опыте потерь, и теперь, вновь его обретя, Вадим оберегал свое счастье как мог.

Порой от той заботы, которой ее окружал муж, у Инны даже слезы наворачивались на глаза. Слезы умиления и радости. Эти августовские дни были настолько прекрасными, что Инна с жадностью ловила каждый их миг, совершенно забыв о том, что абсолютного счастья на свете не бывает. А если оно и бывает, то лишь затем, чтобы продемонстрировать свою недолговечность.

И однажды настал страшный день, когда все попросту рухнуло.

В тот день, в начале сентября, Вадим привез жену на ФАП и без слов принялся растапливать печку. Инна не стала возражать: действительно, в здании ощущалась прохлада, что и неудивительно, учитывая, что трава за окном была сегодня скована утренним инеем. Лето, скоротечное северное лето, прошло, и длинная холодная зима, хозяйка здешних мест, была уже не за горами.