Дарья Кожевникова - Ангелы далеко

Вместе с Вадимом, Василием и Захаром, оказавшимися тут же, Инна отвела старика в здание ФАПа, которое тот и протапливал нынче ночью, как обычно. Его верная спутница жизни пришла сюда в поздний час спросить, как себя чувствует супруг. Ей не спалось то ли просто так, то ли от беспокойства, потому что накануне у него разыгрался радикулит. И женщина не позвонила, а именно пришла, потому что сотовый телефон, купленный родителям живущими в городе детьми, был у них один на двоих. Да и тем, если честно, они так и научились как следует пользоваться. Поэтому бабе Клаве проще было дотопать до фельдшерского пункта, тем более что жили старики неподалеку. И старой женщине, наверное, даже в голову прийти не могло, что кто-то может повстречаться ей на таком коротком отрезке пути, да еще оказаться в состоянии поднять на нее руку. Но на нее напали, когда она уже возвращалась домой.

Тихо, сдавленно рыдая, дед Митя сокрушался теперь, что не взялся ее проводить. Инна хлопотала возле него, тоже с трудом сдерживая слезы. Еще несколько человек были рядом, в приемной, готовые сделать все, что скажет хозяйка ФАПа. Только чем и они, и Инна могли помочь старику? Заварить чаю, измерить давление, дать успокоительную таблетку, сделать укол, чтобы поддержать немолодое сердце… Всего этого если и хватит, то ненадолго. А вернуть бабу Клаву, в чем так нуждался оставшийся одиноким старик, никому было не под силу.

В конце концов, Вадим с Захаром и еще пара мужчин, поддерживая деда Митю со всех сторон, увели его домой, где соседки вызвались за ним присмотреть до приезда вызванных по телефону детей. Инна же осталась в своей приемной одна. Выйти на улицу и снова увидеть неподалеку от здания тело бабушки Клавы у нее не хватало духу. Ей было довольно и одного невольного взгляда, когда она шла сюда. До сих пор стояли перед глазами растрепанные, разметавшиеся по снегу седые волосы и откинутая в сторону рука, пухленькая, морщинистая и такая вся какая-то добрая, повернутая ладошкой кверху.

Прерывисто вздохнув, Инна накапала себе капель в стаканчик и осушила его одним глотком. Все, нуждавшиеся сегодня в ее первой помощи — кто с давлением, кто с истерикой, — уже получили все, что она могла им дать, и разошлись, так что можно было теперь подумать и о себе.

Временами Инне все еще не верилось в произошедшее. Не укладывалось в голове, что это случилось на самом деле, что кто-то смог оказаться способным такое совершить. Но беспомощно раскинувшееся во дворе тело говорило само за себя. Инна шагнула было к окну, словно ее притянуло туда, но вовремя отпрянула, сообразив, что именно снова сейчас может увидеть. Пусть даже издали, все равно.

В полном смятении девушка вышла в пустынный коридор. Уж скорее бы полиция, вызванная из города следственная группа, закончила свои дела возле тела да увезла бы его отсюда! И тут легкая на помине полиция в лице участкового шагнула ей навстречу.

— Ну, как ты тут, Инесс? — спросил Валерий, пристально глядя фельдшеру в лицо. Как-то уж слишком пристально.

— Нормально, — вздохнула Инна. А что еще было сказать? — Настолько нормально, насколько это возможно в данных обстоятельствах. Но будет еще лучше, если перестанешь буравить меня своим служебным взглядом.

— Перестану после того, как ты мне ответишь на один вопрос: Инесс, где сегодня ночью был Вадим?

Вопрос был задан прямо в лоб, отрывисто, официально, чтобы Инна случайно не подумала, что участковый по своей привычке все еще пытается с ней шутить. И услышав его, она вся похолодела. Потому что не знала, где Вадим был, но точно знала, что тот выходил из дома, вернувшись где-то часа через два. Что будет, если сказать сейчас об этом Валере? Полицейский начнет проверять его алиби? Так ведь нет никакого алиби! Нет и в помине! Потому что Вадим уходил один.

Инна не знала наверняка, но была уверена, что стоит ей сказать сейчас всего одно слово, и для Вадима, где бы тот ночью ни был, ничем хорошим ее признание не закончится. Слишком уж зол народ на пресловутого «резинового душителя», слишком все мечтают о том, чтобы убийца был пойман. И если даже полиция станет разбираться толком, а не арестует сгоряча Ларичева прямо тут же, не начнет выбивать из него признание — Инна была наслышана о таких случаях, об этом даже по телевизору было сказано не раз, — то сколько времени это займет, сколько причинит Вадиму вреда? Ведь одно то, как будут на него, подозреваемого в убийствах, смотреть односельчане, уже многого стоит! А если и впрямь примутся признание именно что выбивать? Из него, с его-то спиной! Что успеют сотворить с ним прежде, чем убедятся наконец в том, что признаваться Вадиму не в чем? Инне было даже страшно подумать об этом. Значит, совершенно ясно: где бы Вадим ни был ночью, выдавать его никак нельзя.