Николай Спасский - Проклятие Гоголя

В таком бедламе Гремин должен был найти время, чтобы закрыться и обдумать полученное задание. Хотя первый ход он уже нащупал. Надлежало разыскать профессора Маркини.

Марианна раздражалась: полдесятого, а она одна. Уже около часа терпит этот маразм. Марианна не любила приемы, на которых дипломатический корпус общался с римской знатью. Сегодняшний прием вызывал особенную аллергию. Одно дело – уважать старость, как предписывает хорошее воспитание. Другое – оказаться в окружении стариков. А потом – хозяйка.

Есть люди, вызывающие раздражение сразу, с первого взгляда. Матильда дель Фьуме была из таких. Вне времени и пространства. Марианна ее помнила с детства. Та не менялась. Безукоризненно приветливая, с прической в стиле Марии-Антуанетты, одетая по моде конца 1930-х годов, она была профессиональной знатной дамой. Устраивала благотворительные мероприятия: ярмарки, выставки, концерты. Регулярно посещала аудиенции в Ватикане. И содержала известный в Риме салон. Сегодня графиня дель Фьуме открывала сезон.

Графиня имела средних размеров поместье на виа Аппия Антика и очень гордилась тем, что устраивала праздник под открытым небом. В эту пору представители профашистской, пропапской знати всячески старались продемонстрировать свою верность Республике. Графиня дель Фьуме не была исключением. Она посвящала свой праздник Дню Республики, хотя и проводила его в мае, собирала римскую знать, послов и посланников, аккредитованных как при Ватикане, так и при президенте, верхушку правительства и Парламента, владельцев газет, крупную профессуру. Неудивительно, что Марианна со своим вспыльчивым, импульсивным характером, неумением усидеть на месте и двух минут страшно скучала в почтенном старческом собрании.

Марианна имела классическую внешность итальянской красавицы из хорошей семьи. Чуть повыше среднего роста, – сказалось, видимо, наследие бабки-англичанки, – стройная, с высокой, может быть слегка полной грудью, густыми каштановыми волнистыми волосами и огромными чуть раскосыми карими глазами. Считалось, что она очень хороша собой.

Ей было двадцать четыре года, она окончила римский Университет Ла Сапьенца, филологический факультет, со специализацией по английской литературе, и сейчас в духе времени преподавала английский язык в женском католическом колледже святой Агаты.

Марианна была приглашена на прием в качестве дочери своего отца, итальянского посла в Лондоне, прежде генерального секретаря МИДа. Приняла она приглашение по другой причине.

Она была влюблена. И сильно. Но не могла свободно встречаться с человеком, грозящим опрокинуть всю ее жизнь. Формально он принадлежал к иной социальной прослойке. Почему Марианна и изобретала предлоги для любовных свиданий. Чаще других ей помогала в этом Евгения, ее ближайшая подруга, дочь профессора Капулетти.

Сегодня Марианна должна была встретиться с Евгенией у дель Фьуме, чтобы потом вместе отправиться в тратторию «Ругантино» в Трастевере. И она злилась, воображая, как интересный молодой мужчина скучает в одиночестве, а за соседними столиками развлекаются актеры и актрисы.

Наконец появился профессор Капулетти. С дочерью под ручку. Капулетти, профессор психиатрии с мировым именем, декан медицинского факультета Ла Сапьенца и один из столпов еврейской общины Рима, был вдовцом. В середине 1930-х годов, задолго до принятия расовых законов, благодаря жене-американке, Капулетти беспрепятственно выехал в США. Вернулся после войны, с дочерью. Капулетти выбрал беспроигрышную линию поведения: никого не разоблачал, не требовал компенсации конфискованной в период депортации собственности, не устраивал сцен. Капулетти с великодушным безразличием принимал сыпавшиеся на него знаки внимания, награды, почетные звания. По существу, это и была компенсация за геноцид.

У Капулетти была дочь, которую в знак уважения к российским корням семьи назвали Евгенией. Она окончила исторический факультет Колумбийского университета, где по странной прихоти юности изучала историю России. Сейчас работала в американском посольстве в Риме, готовила обзоры печати для посла.

С Марианной они жили в одном доме – роскошном семиэтажном особняке на Лунготевере, за синагогой, в двух шагах от Пьяцца Венеция, – в просторных, удобных апартаментах. Они быстро понравились друг другу: взбалмошная итальянка, презиравшая Италию, и целеустремленная еврейка, открывавшая для себя свою историческую родину. Обе прожили часть жизни за рубежом, для обеих родным языком был английский, обе разделяли страсть к литературе, успели познать полноту физической близости и разочарования взрослых отношений. Одна – без матери, другая – осиротев в огромной римской квартире, когда отец получил назначение в Лондон.