Николай Спасский - Проклятие Гоголя

– Не мы – кто-то другой достанет.

– Да никто не достанет, господи! Ты же сам до конца не знаешь, для чего НКВД затеяло эту операцию. Ну раз в жизни скажи правду!

Гремин задумался. Версия с канонизацией теперь действительно выглядела зыбко. Операция прикрытия, чтобы под завесой суеты организовать убийство Тольятти? Или, наоборот, помешать американцам убить Тольятти? Тоже, в общем-то, не сильно убедительно.

– Ну так что?

– Если честно, не знаю.

– Ну вот, не знаешь. И ты хочешь, чтобы я поверил конторе, у которой всегда была одна религия – ложь. Сегодня эти бумаги окажутся у НКВД, завтра они могут оказаться где угодно. Вы их попробуете обменять на икону Казанской Божьей матери или на российское золото в Парижском банке. Хер вас знает.

– Хорошо, но тебе-то документы зачем? Старому уголовнику? Продать, что ли?

Отец Федор рассмеялся.

– Уголовник! Какой я к черту уголовник! Я уже пятнадцать лет отпеваю, крещу. Я хочу сделать больно системе, которая причинила столько зла мне лично и всему миру. А я умею делать больно. Если я уничтожу документы, которые нужны НКВД, это будет удар поддых вашей сучьей конторе. После этого я могу поступать, как хочу. Я могу покончить с собой, могу бесследно исчезнуть, меня могут убить…

– А отец Гермоген как тебя вычислил?

– Заподозрил. Какие-то вещи не забываются и не пропиваются. Он возглавлял колчаковскую контрразведку. Учуял, гад. Он меня застал, когда я уже добивал старикашку. Ох уж эта дворянская любовь к позе. Вместо того чтобы пристрелить меня на месте…

– А дальше что произошло?

– Прокололся я, первый раз в жизни увлекся. Он бесслышно зашел через террасу и выбил у меня пистолет. Не гляди, что он старик. Он жилистый и кулачным боем владеет лучше. Если бы ему не пришла в голову эта бредятина – завести меня на колокольню и там заставить покаяться и сбросить вниз. И если бы ты по дурости его не окликнул, сегодняшнего разговора не было бы. И ты благополучно отправлял бы добытые документы вместе с победной реляцией на Лубянку.

– А американцы тут при чем? Они-то как пронюхали?

– Да благодаря тебе, голубчик, твоим шашням с девками. Но их другое беспокоило. Им документы по херу. Кто такой Гоголь – во всех Соединенных Штатах от силы полтора человека знает. Они опасались, что суета вокруг Гоголя с поисками, погонями, убийствами – лишь ширма для операции по уничтожению Тольятти.

Отец Федор бросил давно погасшую папиросу. Оглянулся.

– Вот так, Андрей Николаевич. Но как говорится, надо и стыд знать. Поболтали – и хватит.

Отцу Федору явно поднадоела игра в кошки-мышки.

– Обожди, ради бога, обожди, последний вопрос. Честно, обещаю.

– Ну ладно, бог с тобой, давай. Только быстро.

– Что имел в виду литовец, когда перед смертью позвонил нам в советское посольство и сказал: «Смотрите портрет!» Понятно, что речь шла о «Портрете» Гоголя, но дальше мы не продвинулись… Обе редакции «Портрета» проштудировали, исследования изучили, ходили по картинным галереям, искали портреты старых ростовщиков и простукивали рамы. Все впустую.

– Да, я следил за вами. Поначалу все никак не мог сообразить, куда вы клоните. Это единственный вопрос, Андрей Николаевич, на который я не могу тебе ответить. Сам над ним мучался. Ключ, конечно, есть, но нам уже никогда не разгадать. Жаль, что тот гаденыш рано с собой покончил, не успели мы с ним толком покалякать.

– А откуда он звонил?

– А вы не засекли?

– Нет.

– С вия Сардиния. Если тебе это что-то проясняет.

Гремину это проясняло все. На вия Сардиния размещался Германский археологический институт, где литовец, очевидно, побывал до своего последнего звонка. Вспышкой молнии Гремину вспомнилось, какая связь существовала между повестью Гоголя «Портрет» и Германским археологическим институтом в Риме. Теперь оставалась безделица – выжить.

Между тем ностальгическое настроение окончательно покинуло отца Федора.

– Все, Андрей Николаевич, договор дороже денег. Пора. Отдавай мне документ. Если же ты его где-то припрятал, придется с тобой немножко повозиться. А может – и не потребуется. Решай сам. Ты же прекрасно понимаешь, есть боль, которую человек выдержать не может.

– Бывают исключения.

– Да, бывают. Святой Стефан, святой Лаврентий. Святого Лаврентия, согласно легенде, зажарили живьем, чтобы он отрекся от веры. Он не отрекся. Зато стал святым Лаврентием. Кстати, Берию тоже зовут Лаврентием. Но ты не святой. И тебя не придется жарить. Уверен, что ты притащил с собой твою бумагу. И моя со мной, – он вынул из кармана конверт и помахал им в воздухе. – Все полюбовно и порешим.