Анастасия Валеева - На крючке

Судя по тому, что убили Женю Галкину первым подвернувшимся под руку предметом, а именно – сковородой, – можно было предположить, что она появилась перед преступником неожиданно. Но почему, увидев беспорядок в прихожей, она не вызвала сразу милицию, а вошла в квартиру и конкретно – на кухню? Милославская находила этому по крайней мере два объяснения: либо она все время, пока длился обыск, находилась дома, что не слишком-то логично, потому как на теле, насколько заметила это Яна, не было следов пыток или побоев, либо, что более вероятно, она просто подумала, что в квартире уже никого нет. И притаившийся грабитель ударил ее сковородой, когда она вошла на кухню. Эта версия нравилась Милославской гораздо больше и, не придумав пока ничего другого, она на ней и остановилась.

Из гостиной доносились голоса понятых, которые перекрывал сильный баритон Руденко, а затем присоединились и другие голоса, какие-то отстраненно-профессиональные. «Наверно, криминалисты прибыли», – решила Милославская, опускаясь на маленький пуфик, стоявший рядом с кроватью. Конечно, было бы интересно послушать, что скажут эксперты, но Яна почему-то решила задержаться в спальне, как-будто именно тут была спрятана разгадка гибели Жени Галкиной. Она положила руку на кровать, зная, что на материи отпечатки пальцев не остаются, и провела ладонью туда-сюда, ощущая шелковистость матраса. Как-то сама собой у нее появилась мысль, что можно поработать с картами.

Достав колоду из заднего кармана джинсов, она смешала карты и, найдя нужную, которую называла «Взгляд сквозь оболочку», опустила на нее ладонь.

Сразу же отозвавшись теплом, карта «заработала». Яна смотрела на растерзанную кровать, которая вдруг стала принимать правильные очертания и, наконец, ритмично закачалась. Милославская даже испугалась, увидев на постели обнаженные тела, которые извивались в любовном экстазе. Девушку, которая лежала на спине с широко раскинутыми ногами, она узнала сразу – это, без сомнения, была Женя Галкина. Глаза ее были закрыты, голова – повернута немного в сторону, но на лице читалось если и не отвращение, то, во всяком случае, просто безразличие. Лица мужчины, лежащего сверху и старательно сопящего в такт резким движениям своего таза, видно не было. Яне, подчиняющейся природной стыдливости, захотелось закрыть глаза, чтобы не видеть происходящего, но сделать этого ей не удалось – «живая картинка» стояла перед ее внутренним взором. Тогда женское любопытство взяло верх, и она все же решила рассмотреть мужчину. Она отвлеклась от происходящего действа и глядела на мужчину, как на объект в анатомическом театре: довольно сильное, мускулистое тело с излишками жирка на талии, аккуратно подстриженные каштановые волосы, слегка тронутые сединой, мощная мясистая шея с морщинами, которую слегка прикрывала Женина рука. На спине у мужины, под правой лопаткой темнела крупная родинка. Яна ждала, что он наконец повернет голову, и она сможет увидеть его лицо, но этого не произошло. Видение исчезло так же быстро, как и появилось, оставив после себя чувство нереальности.

Почувствовав усталость, Милославская глубоко вздохнула и открыла глаза. Спрятав «остывшую» карту среди других, она сунула колоду в карман и достала из другого кармана сигареты. Несколько мгновений она курила, позволяя своим мыслям свободно клубиться подобно сигаретному дыму, потом попыталась осознать, что же в конце концов ей удалось увидеть? Единственное, что приходило в голову сразу же – мужчина в постели Галкиной не так уж молод, чтобы быть ее парнем. Может, молодой «безработный», о котором говорили соседи Галкиной, просто так старо выглядит? Нет, – она тут же отвергла это предположение, – просто это другой человек, человек, которому никак не меньше сорока лет, – уверенно определила Милославская. Она посмотрела по сторонам, нашла обрывок газеты, из которого сделала маленький пакетик и стряхнула в него пепел с сигареты.

«Кто же это тогда? – продолжала сама с собой размышлять Яна. – Уж не этот ли молодящийся сосед, играющий роль этакого бонвивана?»

Но и это предположение пришлось отбросить как несостоятельное, потому как тонкие, взлохмаченные волосики «бонвивана», никак не хотели складываться в аккуратную прическу, да еще и с проседью. «Это точно не он, – Яна выпустила струю дыма в потолок, – но исключать того, что дядечка искал с Галкиной не только светских бесед, тоже нельзя».

Милославская сунула окурок в пакетик и, открыв форточку, выбросила его на улицу. Постояв немного у окна, через которое солнце лило в спальню мягкое неназойливое тепло, она снова вышла в гостиную. Она увидела, что за столом сидит сержант Самойлов, высунув от напряжения и усердия кончик языка, и старательно выводит буквы на листе бумаги. Руденко стоял рядом, заглядывая ему через плечо и диктовал то, что отвечали на его вопросы понятые, они же и свидетели. То есть, попросту говоря, переводил с разговорно-бытового языка на казенно-формальный. При этом фразы у него получались настолько неуклюжими и какими-то скукоженными, что ему, чтобы не забыть удачную формулировку, приходилось по нескольку раз их повторять. Да и сержант, как видно, не владел стенографией в той мере, чтобы с лету записать мысль начальника.