Ингрид Нолль - Аптекарша

Вероятно, сама я сумела бы сразу дать Дитеру от ворот поворот, но его принял Левин и даже оплатил такси. Теперь выздоравливающий, но все еще слабый Дитер лежал в своей спальне, а Левин с кислой миной носил ему туда еду. Все возвращалось на круги своя.

Терпение мое лопнуло, я решительно направилась наверх. Дитера я не видела почти месяц, с того злополучного новогоднего вечера, и хотя синюшные следы его пальцев на моей шее исчезли, душевные раны продолжали болеть.

Бледный исхудавший Дитер смотрел на меня глубоко несчастными глазами. У него был взгляд умирающего. У меня язык не повернулся ни упрекать его в чем-либо, ни выставить на улицу. Пришлось скрепя сердце смириться с его присутствием.

На следующий день я обрисовала Павлу создавшееся положение: оба гипотетических отца моего ребенка снова дома, оба больны, обижены и пребывают в хандре.

— А как они друг с другом-то уживаются? — поинтересовался Павел. — Они же друг друга ненавидеть должны.

— Может, и должны, но пока что вместо этого трогательно помогают друг другу переносить недуги и страдания.

— И который же из них считает себя настоящим отцом? — изумлялся Павел.

— Оба. Но я выбираю отцом тебя, а тех двоих лишаю отцовства — за недостойное поведение.

Павел рассмеялся.

— Между прочим, Павел вполне мог бы контрабандой протащить сюда банку растворимого кофе, — замечает Розмари. — Как-никак мы в изобилии снабжаем его маслом.

— А кипяток?

— Добуду у нас на кухне, нужен только термос.

Я кивнула, все это только вопрос организации.

Тут вдруг объявился главный врач, да еще без свиты. Розмари просияла, хотя сегодня она еще не успела полить себя духами и надеть свежую ночную рубашку.

У главного для нее хорошие новости: в последнем анализе никаких раковых клеток.

— Я так и знала, — торжествует она.

— Завтра вынимаем катетер, а в субботу можете отправляться домой, — улыбается главный.

Ну и дела.

— Да и у вас срок приближается, — говорит он мне. — Будем переводить вас во второе отделение.

Значит, скоро нам расставаться.

После травматических событий новогоднего вечера Дорит уже несколько раз мне звонила, и мне под разными предлогами приходилось от нее отделываться. То у меня убегал суп, то я устала до смерти, то в дверь позвонили, то я от шефини жду звонка. Заподозрив неладное, Дорит решительно вызвала меня к себе.

— И брось мне эти отговорки, — заявила она.

Оказалось, ей и так уже известно слишком много. Лена играла с дочкой Дорит и рассказала ей, что я прихожу в гости к Зибертам каждый день. Словно строгая гувернантка, Дорит потребовала объяснений.

— Просто мы нравимся друг другу, — сказала я как можно непринужденнее. — Но если ты что-то подозреваешь, то это не так.

— Да какие подозрения, ведь ты же беременна, — деланно отмахнулась Дорит. — Известное дело, дети в этом возрасте любят пофантазировать. Эта Лена рассказывает, что ты будто бы спала с Павлом в одной комнате — в гостинице — и они, дети, при этом присутствовали. Сразу видно: самовнушение ребенка, растущего без матери…

И мы пристально посмотрели друг другу в глаза.

— А как Левин к этой вашей дружбе относится? — продолжала она свой допрос.

— Так он в больнице лежал, — брякнула я не подумав.

Но именно этот отвлекающий маневр неожиданно сработал.

— А что с ним такое? — всполошилась Дорит.

— Дитер выбил ему четыре передних зуба.

Дорит вытаращила на меня глазищи.

— А за что?

— По пьянке, — объяснила я.

— Хотелось бы надеяться, что ты в тот же день вышвырнула этого Дитера из дома, хотя с тебя станется…

Она говорила со мной как с тяжело больной. Послушать ее, так я если не совсем святая, то уж не от мира сего, это точно. Она поговорит с Левином, чтобы тот выставил Дитера, причем сегодня же…

Впервые за нашу многолетнюю дружбу мы всерьез разругались. Она обозвала меня дурехой и обвинила в том, что у меня сдвиг на почве благотворительности.

Тогда, собравшись с духом, я выпалила:

— Да может, ребенок у меня от Дитера!

Но Дорит мне просто не поверила. Безнадежный случай, сказала она.

Когда Дитеру стало лучше, я призвала Левина к постели болящего для решающей беседы. У Левина уже были искусственные зубы, он их люто ненавидел, но свою ярость по этому поводу почему-то вымещал не на обидчике, а на мне.

— Она хочет, чтобы мы бросили жребий, кому быть отцом, — сказал Левин.