Вернер Штайнберг - Шляпа комиссара

Ассистент поглядел на свои ухоженные ногти. Затем он поднял глаза и остановил их на докторе Маране.

- Вы вчера вечером или вчера ночью не звонили в это отделение полиции?

- Да нет же, - нервно ответил Маран, - я уже говорил это комиссару.

- Но ведь могло так быть, - сказал Грисбюль, - что вы сделали это, так сказать, безотчетно, возможно не желая того, может быть потому, что господин Биферли - ваш пациент? Попытайтесь вспомнить. Ведь, когда волнуешься, такие несущественные подробности легко забываются.

- Я ничего не забываю, - мрачно ответил Маран, - я все это вижу, как в кино.

Биферли заерзал на своем стуле.

- К тому же, - вставил он, - это было бы довольно-таки существенно!

- Господин инспектор, - отчеканил Грисбюль, не глядя на Биферли, - допрос веду я. Это уж так, с вашего разрешения. И если у меня будут к вам вопросы, я их задам.

Биферли молча проглотил это замечание, но его круглые голубые глаза загорелись злостью, а рот искривился.

Грисбюль снова посмотрел на Марана.

- А ваша супруга? - спросил он терпеливо. - Может быть, позвонила она?

- Нет, - ответил Маран, - она сообщила только Метцендорферу, и то против моей воли.

- Во всяком случае, вы бы услышали, если бы она говорила со здешней полицией? Или, скажем, с какими-нибудь знакомыми, которые потом могли позвонить сюда?

- Да, - сказал Маран, - наверняка услышал бы. Телефон стоит в комнате, а я не отлучался ни на секунду, я… - Он пожал плечами. - У меня было странное состояние, я не смог бы выйти из комнаты, если бы даже захотел.

- К тому же это был мужской голос! - снова напомнил о себе Биферли.

- Господин инспектор! - Слова Грисбюля прозвучали как предупреждение. Потом он несколько секунд помолчал и лишь затем, на этот раз прямо обращаясь к Биферли, сказал:- Я хотел бы послушать того, кто подошел тогда к телефону.

- Подошел я! - неожиданно заявил молодой сотрудник.

- Вы и докладывайте! - потребовал Грисбюль.

- Я в эту ночь дежурил, - сказал сотрудник, - и никаких происшествий не было. Во время ночного дежурства происшествий почти никогда не бывает, разве что кто-нибудь напьется. Книга записей лежала передо мной, но я читал газету. Около одиннадцати зазвонил телефон. Это и был тот звонок. Говорил мужчина. Он сказал: «Внимание, приятель! На даче, что находится за Трапауштрассе, лежит труп. Бедняга застрелен». Я спросил: «Откуда вы это знаете?» Он ответил: «Неважно. Разве вам недостаточно самого факта? На вашем месте я поспешил бы удостовериться, что так оно и есть». - Молодой сотрудник сделал короткую паузу, потом продолжил:- Я дословно записал этот разговор в книгу. Я еще спросил у звонившего фамилию, но он повесил трубку.

- Вы могли установить, откуда звонили? - спросил Грисбюль.

- Нет, - услыхал он в ответ, - все произошло так внезапно.

- Ну ладно, - удовлетворился Грисбюль и повернулся к Марану. - Похоже, что за вами следили?

Маран покачал головой.

- Звонили в одиннадцать, - сказал он. - В это время я давно уже был дома. И я… - он помедлил, с трудом находя слова, - и до, и после, то есть после того, как выстрелил, внимательно оглядывался. Но никого не заметил. А если бы кто-нибудь был поблизости, я никак не мог бы его не заметить.

- Если вы были так внимательны, - сказал Грисбюль, - то вы, конечно, можете нам сообщить, куда делось ваше оружие. Дома у вас его уже не было, это мне сказал комиссар. И около дачи сотрудники ни вчера ночью, ни сегодня утром ничего не нашли. Может быть, вы выбросили револьвер позже, из машины, могло так быть?

- Могло, - сказал Маран, - но я считаю это маловероятным. Я не могу вспомнить, поверьте мне!

- Ну так оставим это покамест, - сказал Грисбюль, - перейдем сейчас к отдельным подробностям ваших действий. Я попросил бы вас, доктор Маран, рассказать все как можно детальнее. - Он помедлил и прибавил: - Возможно, что именно для вас это важнее всего.

Наступила пауза. Комната была слабо освещена, за окном плыли клочья тумана. Стало вдруг очень тихо, и все показалось Марану нереальным, каким-то неправдоподобным сновидением, какой-то ложью. Никогда он не думал, что ему придется сидеть в такой комнате, словно бы покрытой пылью, что на него будут направлены любопытные глаза и его признаний будут ждать чужие уши, которым надо узнать, что да как. Он сунул пальцы под очки и протер глаза; казалось, он переутомлен донельзя.

Грисбюль терпеливо ждал.

Молодой сотрудник выпрямился на стуле, взял лист бумаги, чтобы вставить в каретку, но Грисбюль дал ему знак не делать этого. Он, Грисбюль, знал, что лучше сейчас не мучить Марана еще и застенчиво-беспомощным стуком пишущей машинки.