Сергей Ковальчук: Экспресс на восток

— Ну чо, педрила, — похабно хохотнул самый здоровый из троих, первым поднимаясь со своего места. — Ты сам веревку на шее затянешь, или нам тебя поиметь перед смертью?

Антон вдруг подумал, что эти трое не были воровскими пацанами. Те бы вели себя по-другому. А эти больше были похожи на отморозь из пресс-хаты. Да и не мог быть приведен приговор братвы в исполнение так быстро. Хотя, что именно для него это меняло?

И, словно подтверждая его догадку, главный беспредельщик, подходя к нему, произнес:

— Ты все равно уже не жилец. А нас попросили перед тем, как тебя замочить, напомнить, что наш нынешний «хозяин», — он имел ввиду начальника следственного изолятора, — получил свою должность благодаря генералу Радюшкину, чью семью ты вогнал в могилу. А теперь, если не хочешь, чтобы мы на прощание порвали тебе задницу, лезь в петлю.

Он подозвал к себе своих напарников, по виду напоминавших Арнольда Шварценнегера в молодости. Один из них, по кличке «Рябой», смочив полотенце в раковине, отдал его шефу, а сам с напарником схватил словно окаменевшего от ужаса Смакуева, за руки.

— Помогите! — отчаянно затрепыхался, будто скованный тисками, Антон.

Старший приказал силой усадить жертву на колени и быстро затянул Смакуеву на шее влажное полотенце. Антон, сопротивляясь из последних сил, выпучил от натуги глаза. Его лицо приобрело синюшно-багровый оттенок. А душивший его сзади палач, захлестнув на шее своей жертвы петлю, спокойно тянул за концы полотенца, ожидая, когда наступит ее смерть.

Антон смотрел на выкрашенную зеленой краской стену своей камеры. Кислород медленно переставал поступать в кору головного мозга. Наступала асфиксия. Внезапно перед ним прямо в стене образовался огромный черный тоннель, который уходил в чрево земли. Оттуда, хохоча, показались три огромных чудовища. Их рост был примерно метра три с половиной. Они поманили его к себе и он, сопротивляясь из последних сил, стал, как бы втягиваться в этот тоннель против своей воли. Демоны, а это были именно они, хватали его за ноги, за руки, нос, уши, не давали дышать, обдавая смрадом из своих раскрытых пастей. Черные чудовища были чем-то средним между динозавром и обезьяной и отдаленно смахивали на человека. Но от них исходила такая ненависть и такое злорадство, что Антон попал в их руки, что ему стало так плохо, как не было никогда в жизни. Провалившись сквозь землю, он камнем полетел вниз. Все его тело извивалось от страшной боли, потому что в полете он бился о какие-то ветви, а рядом летели его страшные сопровождающие. Далеко внизу он увидел что-то похожее на раскаленную лаву, от которой исходил такой жар, какого в земной жизни представить себе было просто невозможно.

«Да я же лечу прямо в ад!» — запоздало подумал он, поняв, что уже находится не в своем прежнем, а в каком-то новом, скользком и зловонном теле. «Господи, помоги!» — отчаянно взвыл только что погибший убийца. Но ему никто не ответил, и, спустя мгновение, он испытал исполинскую, нечеловеческую боль, погрузившись, словно прыгун в воду, в раскаленную лаву. Предпоследняя мысль, пришедшая к нему, когда он выныривал, была: «а ведь я здесь не один, здесь таких, как я, — миллионы!

Последним же, что он подумал, было: «И теперь так будет вечно!»

Людмилу Ракчееву, в отличие от ее гражданского мужа, в СИЗО не повезли. Пройдя в сопровождении огромного роста и неимоверной упитанности сержантки полиции по коридору изолятора временного содержания, задержанная оказалась перед выкрашенной в темно-зеленый цвет металлической дверью с большим глазком.

— Руки за спину, — скомандовала ей звероподобная конвоирша и, дождавшись выполнения команды, залязгала в замке ключом.

Когда Людмила, щурясь от недостатка света в камере, где горело только дежурное освещение, вошла внутрь, к ней подскочила какая-то замарашка, похожая повадками и голосом на «Промокашку» из фильма «Место встречи изменить нельзя». Это была молодая зэчка внешностью смахивающая на цыганку или еще какую-то гастарбайтершу, одетая в длинное, давно не знавшее стирки цветастое платье. Немытые, слипшиеся черные волосы небрежно заколоты на затылке, щербатый рот, нагло скалится, источая из своих глубин отвратительную вонь от гнилых зубов.

— Ты кто такая? — осведомилась она у Людмилы противным голосом, в котором угадывались глумливые нотки.

Ракчеева, не обращая на нее внимания, брезгливо поморщилась, повернулась к сержанту полиции, которая ее сюда привела и, надменно вскинув подбородок, поинтересовалась: