Сандроне Дациери - Не тронь гориллу

Перед входом в дом меня ждали два приветливых типа: Пенса и Пассантини. Я почувствовал, как у меня вспотела спина.

– Теперь, когда вы выучили наизусть мой адрес, у вас что, вошло в привычку ходить ко мне каждый день? – поприветствовал я их.

– Экономь свое остроумие, Дациери, лучше угадай, кто хочет побеседовать с тобой? – сказал Пенса, потом, присмотревшись к моей физиономии, всплеснул руками: – Ничего себе! Да ты, видать, встретился с кем-то, кому сильно не понравился?

– Не понравился? Я? Да меня все обожают! Даже вы, коль скоро зачастили сюда… Я догадываюсь, что мы должны отправляться прямо сейчас.

Правильная догадка. Я мечтал улечься на собственный диванчик, но был вынужден усесться на уже знакомое заднее сиденье автомобиля, с тоской глядя, как остается позади мой дом.

На этот раз Феролли был еще менее любезен.

– Итак, Дациери, мне донесли, что ты сильно облажался, – начал он, не дав мне даже опуститься на неудобный стул.

– Какой изысканный оборот речи. Да вы истинный джентльмен!

– А ты клоун. И сними свои зеркальные очки, они мне на нервы действуют.

– Сочувствую, но без них я плохо вижу.

– А мне плевать! Сними, я должен видеть глаза того, с кем разговариваю. – Он протянул руку, словно собираясь сорвать с меня очки, и я решил не проверять, сделает он это или нет.

Мир сразу же стал намного светлее и потерял четкие очертания. Мы несколько секунд смотрели друг другу в глаза, затем Феролли закурил очередную сигарету и язвительно осведомился:

– Ну, и чем ты занимаешься? В полицейского играешь?

– Не понимаю, что вы имеете в виду. – Я сделал удивленное лицо.

– Я имею в виду, что ты ходишь и допрашиваешь свидетелей по делу об убийстве.

Гардони явно не сидели сложа руки.

– Вас неверно информировали. Я никого не допрашивал, просто перекинулся кое с кем парой слов как частное лицо. Нет закона, который запрещал бы это делать.

– Еще как есть! – прорычал он.

– И какой же, хотелось бы узнать? – прорычал я в ответ.

– Мой. С этой минуты ты прекратишь совать свой нос в вопросы нашей компетенции. Я знаю, ты всем говоришь, что действуешь по поручению адвоката Бастони, но это лишь пустая болтовня. Если мы будем говорить откровенно…

– Я только за.

– Не перебивай меня! – рявкнул Феролли и с силой хлопнул ладонью по столу, отчего свалился набок стакан с шариковыми ручками. – Ты даже не частный детектив, а всего-навсего вышибала с дискотеки, у которого крыша поехала. И с этой минуты я не хочу больше о тебе слышать, в противном случае я тебя арестую. А я – человек слова, запомни!

Я молча смотрел на него, представляя себе тысячу способов его убийства.

– Доктор Феролли, ничего, если я задам вам один вопрос? – Я старался говорить нормальным тоном.

– Нет, чего!

– Тем не менее я вам его задам. Вы довольны результатами расследования смерти Алисы Гардони?

Он в гневе ткнул сигарету в пепельницу с гербом Милана:

– Даци, ты на что намекаешь? Что мы не умеем делать свою работу? Тогда беги и пожалуйся на нас судье предварительного следствия. А если он доволен нашей работой, мы тоже довольны. И ты тоже должен быть довольным, тебе понятно?

– Да, вы все прекрасно объяснили. Я могу идти?

– На этот раз можешь. Не хочу тебя больше видеть, проваливай! – Он указал на дверь.

О'кей, плевать я на него хотел, рассуждал я, поднимаясь к метро по улице Фатебенефрателли.

Хотя, конечно, я лицемерил: одно дело плевать на то, что какие-то психи пытаются разбить тебе башку, и совсем другое – игнорировать прямой приказ полицейского начальника, так можно и в клетку угодить. И сидеть взаперти, считая часы, которые отделяют тебя от психушки со смирительными рубашками и электрошоком.

Будь у меня хоть какие-то факты, Мирко мог бы заставить меня работать, но я не нарыл ничего. Даже нападение тех красавцев в чулках на роже, по правде говоря, слабо тянуло на улику. Избитая горилла не заслуживает и малюсенькой заметки в газете.

Вагон повез меня, покачивая, в сторону дома, и настроение не улучшила даже пара немецких гитаристов, певших «Imagine» Джона Леннона в подземном переходе. Я отдал им последнюю мелочь.

Ты сделал все, что мог, утешил я себя, глупо мучаться от мнимой вины. Но убедить себя не удавалось. Мысль о том, что мне придется сказать ребятам-панкам и Даниэле Дзуккеро, что из-за угроз полиции я вынужден выйти из игры, причиняла почти физическую боль.

К двум часам дня мне наконец удалось добраться до двери в свою любимую квартиру, но войти в нее я не смог. Вход перекрывало кресло на колесиках.