Хеннинг Манкелль - Перед заморозками

Они снова сели за стол. Линда почувствовала странное напряжение.

— Ты знаешь, где она учится?

— На медицинском.

— Я тоже так считала. Все так считали. Но потом я от кого-то услышала, что ее выгнали. За какие-то темные делишки. Правда или нет — не скажу. Может быть, она сама решила уйти. Но нам она ни слова не сказала — продолжала притворяться, что учится на врача. Но это неправда. Она занимается другими вещами.

— Чем?

Маргарета немного подумала:

— Собственно, в этом как раз ничего плохого нет. Это мне в ней даже нравится.

— Что?

— Она молится.

— Молится?

— Ты никогда раньше не слышала это слово? Молится. Что делают в церкви?

Линда внезапно потеряла терпение.

— Что ты из себя строишь? Я прекрасно знаю, что значит «молиться». Но ты сказала, что Анна молится. Кому? Чему? Когда? Зачем?

Маргарета, казалось, не заметила ее раздражения. Линда позавидовала ее самообладанию — ей самой так часто его не хватало.

— Мне кажется, тут она не врет. Она что-то ищет, и это не ложь и не притворство. Я могу ее понять. Легко могу вообразить, что кто-то охотится за внутренним богатством, точно так, как я охочусь за внешним.

— Откуда ты все это знаешь, если ни разу с ней не разговаривала?

Маргарета наклонилась к ней, перегнувшись над столом:

— Шпионю. Подслушиваю. Я из тех, кто стоит за портьерой и видит и слышит все секреты. И не думай, что я шучу. Это напрямую связано с моими экономическими взглядами. В храме рыночной экономики очень важно знать, за какой колонной спрятаться, чтобы раздобыть самую ценную информацию.

— Значит, у нее здесь кто-то очень близкий?

— Странное выражение — «очень близкий». Что ты имеешь в виду? У меня нет никого «очень близкого», да и у Анны Вестин нет. Чтобы оставаться честной до конца, могу сказать, что считаю ее законченной дурой. Я даже думала — сохрани меня бог лечиться у такого врача! Это было, когда я еще думала, что она учится на медицинском. Анна Вестин говорит громко и обо всем. Мы все считаем, правда, эти кухонные проповеди бесполезной и наивной чушью. Она проповедует мораль — никто из нас этого уже давно не выносит. Разве что наш Капабланка. Он, мне кажется, до сих пор мечтает залучить ее в койку.

— И что, есть шансы?

— Вряд ли.

— Что ты имеешь в виду — проповедует мораль?

— Она произносит речи о том, как бедна наша жизнь. Что мы не заботимся о нашем внутреннем мире. Я не знаю, что у нее за вера. Христианская, это точно. Я как-то заговорила с ней об исламе, так она прямо вышла из себя. Нет, она христианка, думаю, консервативного толка. Глубже в этом я не разбираюсь. Но в ней что-то проступает, что-то настоящее, зерно какое-то… в смысле, когда она начинает говорить о своих религиозных воззрениях. Иногда слышно, как она молится у себя в комнате. Звучит очень искренне. Нет, в эти минуты она не врет и не ворует. Может быть, это и есть настоящая Анна. Я не знаю.

Говорить больше было не о чем. Маргарета смотрела на нее испытующе.

— Что-нибудь случилось?

Линда покачала головой:

— Я не знаю. Может быть.

— Ты волнуешься?

— Да.

Маргарета встала.

— Анну Вестин защищает ее Бог. Так она говорит, по крайней мере. Хвастает. Ее защищает и Бог, и земной ангел-хранитель, она называет его Гавриил. Есть же такой ангел? Я все уже позабыла. Но с таким количеством телохранителей с ней ничего случиться не может.

Маргарета подала ей руку:

— А ты тоже студентка?

— Я полицейский. Буду полицейским.

Та смотрела на нее изучающе.

— Это уж точно — будешь. С такой-то кучей вопросов.

Тут Линда сообразила, что у нее есть еще один вопрос.

— Ты никого не знаешь по имени Мирре?

— Нет.

— И от Анны никогда о нем не слышала? Он у нее в записной книжке.

— Могу спросить остальных.

Линда оставила ей свой телефонный номер и вышла. Она почему-то завидовала Маргарете Ульссон — ее уверенности в себе, независимости. Похоже, у нее есть то, чего так не хватает самой Линде.

Она вернулась в Истад, поставила машину, купила продукты и вдруг почувствовала, до чего устала. В десять часов вечера она уже спала.

В понедельник утром Линде приснилось, что стукнула входная дверь. Еще не соображая, что к чему, она села в постели. Шесть утра. Она снова легла и попыталась заснуть. Капли дождя мерно барабанили по подоконнику. Этот звук она помнила с детства. Капли дождя, шарканье маминых тапочек и решительные шаги отца. Она всегда совершенно успокаивалась, прислушиваясь к шагам родителей за дверью ее спальни. Она встряхнулась, отгоняя воспоминания, и встала. Отдернула занавески. За окном было все серо, сеялся мелкий дождь. Посмотрела на термометр за окном в кухне — двенадцать градусов. Погода снова резко переменилась. Отец забыл выключить конфорку на плите, на столе — недопитая чашка кофе. Он встревожен и торопится, сделала вывод Линда.