Евгений Костюченко - Русские флибустьеры

- Что тебе нужно на берегу? - спросил Орлов.

Ему было трудно говорить в такой же манере, как Холден. Отвык он от невнятных скороговорок, присущих жителям Новой Англии. Но репортер, услышав родную речь, зачастил еще быстрее и еще неразборчивей.

- Вот не думал, что придется объяснять такие простые вещи! Мои друзья там! Они меня ждут!

- Я был на берегу, - ответил Орлов. - И не заметил там никаких следов твоих друзей.

- Мои друзья не такие олухи, чтобы оставлять следы, - сказал Холден, шилом и суровой ниткой сшивая в тетрадь исписанные листки оберточной бумаги. - Я знаю, где они могут отсиживаться. Я обещал приплыть, и я сдержу слово. Ты хочешь, чтобы здесь, на Кубе, кто-то мог назвать нас, американцев, трусами и обманщиками?

- Френсис, не обижайся, но ты и вправду похож на чокнутого. Сам же говорил, что здесь кругом испанцы. И мне показалось, ты не очень-то хочешь с ними встретиться.

- Испанцы? - Холден прошелся по палубе, шаркая забинтованными ступнями. - Ну да, они тут шныряют повсюду. Но мы с тобой высадимся ночью. Если в лодке помещаются двое, для третьего найдется местечко. Что тут такого? У вас хорошая лодка, не сравнить с тем дырявым корытом, на каком я пытался перепрыгнуть через рифы.

- Да, лодка хорошая. Но по горам ходят не на лодке, а на ногах. На своих двоих. Вот заживут твои ноги, тогда и поговорим насчет прогулок на берег.

- Мои ноги - это мои ноги, - усмехнулся Холден. - Не знаю, какой дрянью их намазали. Воняет жутко. Но вонь ходьбе не мешает. Джим, в лодке я буду сидеть на подветренном борту от тебя, если ты такой чувствительный. Ну что, согласен?

- Надо подумать.

- О чем тут думать! Тебе и делать ничего не придется, разве что пару раз взмахнуть веслами. А потом я обо всем напишу в газете! Это будет репортаж на пять тысяч слов! Сейчас все читают только о войне! Разве ты не хочешь, чтобы о тебе узнала вся Америка?

- Нет, - сказал капитан Орлов. - Не хочу.

- Ну, и кто из нас чокнутый после этого? - развел руками Холден.

Дневную вахту Павел провел на мачте, стоя с биноклем на самой верхней площадке и осматривая берег. Склоны, заросшие лесом, уже не казались ему сплошной непроницаемой стеной. Там угадывались тропы, просвечивали поляны, а в одном месте даже почудился дымок. Но вскоре небо затянуло тучами, и берег скрылся за пеленой дождя.

Вечером Орлов потратил не меньше часа, чтобы по-новому приладить ремень к карабину. Пробил пару новых дырок, пришил крючок. Теперь винтовка висела на груди, и руки были свободны. Чтобы изготовиться к стрельбе, достаточно было дернуть за кончик ремня, и тот, разъединившись, позволял мгновенно вжать приклад в плечо.

Выйдя на палубу, Орлов поупражнялся с карабином, подгоняя длину ремня. А потом, вздохнув, уложил маузер обратно в ящик.

Он уходил не просто в лес. Он уходил в горный лес. Там лишняя тяжесть может оказаться смертельной обузой. А если придется стрелять, то только в ближнем бою, где карабин проигрывает револьверу и даже хорошему клинку. Орлов достал из саквояжа свой засапожный нож и спрятал его за голенище.

- В сапогах пойдешь? - спросил Петрович, наблюдавший за его сборами. - В лесу днем - как в хорошей бане. Взопреют ноги, собьешь в кровь.

- За день не собью.

- Сорочку не поменяешь? Так, в белой, и пойдешь?

- На берегу в саже изваляю. Там сажи много.

- Как знаешь. А то могу рубаху дать рабочую. Темную. Из запасов.

- Рабочая-то покрепче будет, - согласился Орлов.

- То-то и оно. Ружье не берешь?

- Обойдусь.

Он набил оружейный пояс патронами тридцать второго калибра, под свой кольт. Кобуру прицепил под мышку, чтоб не мешала при ходьбе. Мачете - слева, фляга с водой - сзади. Поприседал, попрыгал и снова немного передвинул пояс.

Освободив кисет от табака, он туго набил его зажигательной смесью из пороха и толченой коры, крепко-накрепко завязал и подвесил на шею. Кисет лег как раз поверх нательного креста, но Орлов понадеялся, что в том нет святотатства. В конце концов, все его действия будут бессмысленной тратой времени, если он не сможет в нужное время разжечь огонь, который увидят на шхуне.

Американец тоже собирался: разведя в воде золу из печки, красил ею тряпки на ногах. Петрович поглядел-поглядел на его старания, да и принес из трюма, вместе с парой черных рубах, резиновые сапоги, заляпанные разноцветными пятнами краски.

- Примерь-ка.

Холден осторожно натянул один сапог, хмыкнул, надел второй. Прошелся по палубе.

- Тяжелее, чем босиком, конечно. Но я не собираюсь бегать наперегонки. Спасибо. Когда вернусь, пришлю вам из Бостона целый ящик таких сапог, - пообещал репортер.