Джайлс Блант - Сорок имен скорби

На следующее утро Кардинал проснулся в другой комнате и в другом отделении. В окна струился солнечный свет, он это почувствовал, еще не открывая глаз. Через оконное стекло солнце сильно грело ему руку. Было в этом что-то приятное, здоровое. Он будет нежиться тут, как кот, и жариться на солнышке. Он начал было потягиваться, но вспомнил о швах на животе и передумал. А потом, спустя какое-то время, он понял, что кто-то держит его за руку. Маленькая ладонь, гладкая и теплая.

— Ну, как мой соня?

— Кэтрин?

— Боюсь, что да, милый. Они меня выпустили.

Кэтрин сидела на краю его кровати, но она мало была похожа на ангела-хранителя. Глаза — не безмятежные озера, полные уверенности, нет, они робкие и обеспокоенные. Он разглядел, что левое веко у нее чуть приспущено: видимо, медикаментозный курс лечения не прошел даром. Но нервное возбуждение ушло. Больше не было безостановочных движений, и руки, держащие его ладонь, лежали смирно.

— Нет, я больше не душевнобольная. Я теперь работаю на литии, как космический корабль «Энтерпрайз». Прости. Есть во всем этом что-то межгалактическое.

На ней был берет, который он ей тогда подарил. Всего лишь маленькая деталь, и все же он не мог найти слов, чтобы сказать ей, как он этим растроган.

— Ты отлично выглядишь. — Вот и все, что он сумел произнести.

— Ты тоже неплохо. Особенно для человека, который чуть не утонул и получил две пули.

Наступило молчание, они держались за руки, стараясь придумать слова, которые помогли бы им начать узнавать друг друга заново.

— Домой прислали столько цветов. И поздравлений.

— Вот как. Все такие милые.

— И еще кое-что пришло, принес какой-то тип с заплатой на глазу. Здоровенный. По-моему, очень за тебя переживал. Я принесла открытку. — Она вытащила из сумки большую карточку «холлмарк», где под чувствительным стишком было нацарапано: «Увидимся. Рик».

— Какой заботливый парень этот Рик. — И, помолчав, он сказал: — Значит, ты не получила мое письмо.

— Я получила твое письмо. И Келли тоже. Нам не обязательно сейчас это обсуждать.

— Как Келли это приняла?

— Спроси у нее сам. Она уже едет домой.

— Сердится, да?

— Сейчас она главным образом волнуется за тебя. Но, думаю, будет сердиться.

— Я же правда это сделал, Кэтрин. Мне жаль.

— Мне тоже. Да, конечно, мне тоже. — Она отвернулась, раздумывая, как бы это выразить. За окном, в ослепительно-голубом небе, воробьи были как разбросанные зерна. — Мне грустно, что ты поступил плохо, Джон. Конечно, я такого от тебя не ожидала. И мне грустно, что ты из-за этого так страдал. Но что-то во мне… я знаю, это звучит странно, Джон… Джон! Как замечательно опять называть твое имя, а то оно было у меня только в голове. Побыть рядом с тобой… Но кроме всего этого счастья, что-то во мне радуется и другому. Радуется, что ты хоть один раз поступил неправильно.

— Кэтрин, не может быть. О чем ты?

— Ты ведь никогда не понимал, правда? Ты не понимал — да и откуда бы? — ты не мог понять, что… как бы тебе ни было тяжело все время со мной носиться, оберегать меня, как ребенка, заботиться обо всех этих больницах, думать обо всяких возможных несчастьях и «где она сейчас»… да, все это тяжело, но, по-моему, гораздо тяжелее быть тем, кого все время опекают. Быть бременем. Так сказать, дырой в бюджете.

— Ох, Кэтрин…

— И, ты сам видишь, вынуждать тебя делать что-то плохое, что-то очень плохое, вносить в нашу жизнь риск, эту… возможность хаоса… В общем, если совсем коротко, я просто хочу сказать: приятно, когда в тебе нуждаются. Мне хочется для разнообразия побыть сильной стороной.

Шумно вошел лечащий врач Кардинала, расточая приветствия и вопросы.

— Нет-нет, можете остаться, — разрешил он Кэтрин, когда та хотела было уйти. Он посветил Кардиналу в зрачки. Попросил его сесть. Даже предложил пройти несколько шагов. Кардинал, словно младенец, держался за перильца кровати, нутро у него зверски болело.

— Идите на хрен, док. Я ложусь обратно.

Врач царапал что-то в его карточке.

— Не так уж мне и нужно было, чтобы вы шагали. Просто хотел убедиться, что вам действительно так больно, как должно быть. У вас все отлично. Хотя пройдет еще четыре-шесть недель, прежде чем заживут внутренности. Пули там неплохо поработали.

— Шесть недель!

— Поправляйтесь. — Глядя на Кэтрин, доктор выбросил большой палец: — Длинный, глупый герой, а? — Он со стуком пришлепнул карточку к кровати и вышел так же шумно, как и вошел.