Анастасия Дробина - Прекрасное видение

– Да ты кто такой?! ТЫ КТО ТАКОЙ?! Козья морда, бандит недорезанный! Ты чего командуешь, холера? Тебе тут не барахолка! Мне, слава богу, третий десяток, мне свою жизнь устраивать надо! Что я – к этой вашей плите навеки приставленная? Всю жизнь на вас, обормотов, батрачить буду? Каждый день ваши рожи перед глазами, хоть бы вас понос прохватил, чтобы не жрали с утра до ночи все подряд! Я тебя не спрашиваю, где ты по ночам болтаешься! Я от тебя твоих девок не гоняю! Ишь, взял моду – учить меня! Еще слово – и всех без щей оставлю! Ты меня знаешь, я за базар отвечаю!

Такого напора Бес не ожидал. Он сделал шаг назад. Потом второй. Ловко уклонился от запущенного в него черпака, перехватил в сантиметре от собственной физиономии мокрое полотенце, швырнул его в раковину и заорал:

– Ша!!! Чего взбесилась! Сядь, поговорим спокойно! Где мать?!

– К Софье Павловне ушла, – мстительно прошипела Катька, натягивая кофту. Из-за ее спины испуганно выглядывал Армен. Стоя у порога, я с растущим интересом рассматривала его. Что-то в его облике казалось мне странным. После минуты напряженного всматривания я осознала, что свершилось чудо: кажется, Саркисян побрился.

– Катенька, девочка, успокойся, – косясь на грозного Беса, неуверенно начал Армен. – Зачем так кричать? Всегда договориться можно. Бес, не подумай ничего плохого. Я тебя и твою сестру очень уважаю! Я, между прочим, к тебе поговорить пришел, по делу! Разговор важный, очень серьезный, давно собирался…

– Денег не дам, – отрезал Бес. – Ты мне с декабря должен.

– Ва! Не о том! Эх, черт, вина нету…

– Замолчи, чучело, – горестно сказала Катька. – Лишь бы нарезаться… Бес, слушай, я сама скажу. Мы вот с этим женимся. Я в залете.

Секунду можно было гадать, хватит Яшку удар или нет. Но молодость организма взяла верх, и вместо удара последовал короткий текст, которого я здесь не привожу по соображениям морали. Затем на всеобщее обозрение была выставлена Яшкина фига, приправленная комментарием: «Через мой труп, шалава! Все!» После чего за Бесом захлопнулась дверь, и от ее удара закачались все поварешки в кухне.

– Ну и наплевать, – беззаботно сказала Катька. Посмотрев на скисшего Армена, подмигнула ему: – Чего ты, горе мое? Раз сразу не убил – потом не будет. Вечером все равно жрать захочет и явится. Говорила я, что с ним голодным разговаривать без толку? Садись, давай я тебя хоть накормлю чем-нибудь. Нинка, и ты садись. Посмотри за дверью, в мамином сапоге, – стоит пузырь? О, не нашли, уголовники, мою заначку! Тащи сюда! Давайте хряпнем – за мою семейную жизнь!

– Ура, – тупо сказала я, ставя на стол бутылку «Хванчкары». Голова шла кругом. Слава богу – безумные выходные подходили к концу.

Два месяца спустя мы с Георгием Барсадзе сидели в «Колхиде». На дворе уже была весна, ранняя и дружная в этом году. В восемь часов вечера еще было светло, каштаны за окнами ресторана начинали разворачивать почки, сохли тротуары, на улицах мелькали разноцветные плащи и куртки. В этот раз Барс настоял на том, чтобы сделать заказ. От огненного сациви во рту у меня был пожар, который я безуспешно пыталась погасить минералкой. Одновременно приходилось взывать к совести Барсадзе:

– Георгий Зурабович, ну что же тут смешного? Мы две недели боялись, что до смертоубийства дойдет. Вам легко смеяться…

Мои увещевания пропадали втуне – Барс хохотал. Во все горло, зажмурившись, сверкая большими белыми зубами и сквозь смех приговаривая что-то по-грузински. Пять минут назад я рассказала ему о состоявшейся недавно Катькиной свадьбе. Сему событию предшествовали долгие и выматывающие бои, в ходе которых обе воюющих стороны – Катька и Бес – стояли насмерть. На стороне Катьки была тетя Маша, которую Армен Саркисян сумел обаять своими бархатными очами, уверениями в страстной и пламенной любви к ее единственной дочери, демонстрацией московской прописки и обещанием в скором времени купить квартиру. Сторону Беса приняли братья и отец, и на протяжении двух недель на барахолке могли происходить любые события вплоть до гражданской войны – Мелкобесовых это не интересовало. Кухня Мамы-шефа, к вечеру забитая родственниками и друзьями обоих влюбленных, ходила ходуном. Произносились страстные клятвы и матерные монологи, протекало развенчивание кумиров и открывание глаз, вспоминался ход истории, религиозные обряды, национальные традиции, курс доллара и цены на квадратный метр жилплощади в Москве. К концу второй недели Катькино терпение лопнуло. Выхватив из рук старшего брата стакан водки, она лихо втянула его в себя, воздвиглась на стул и с его высоты решительно объявила, что сейчас же, сей секунд, забирает косметичку, дубленку, финские сапоги и уходит в «тараканник». Плевать, что там пять человек на метр. Плевать, что развернуться на кухне невозможно, что чужие дети под ногами и что окно до сих пор забито фанерой. Любовь – главное в жизни, и если некоторые недоразвитые рэкетиры этого не понимают – что ж, их проблема. Она, Катерина Мелкобесова, не намерена жертвовать из-за этого личным счастьем и любимым человеком. Под гром аплодисментов семьи Саркисян Катька хлопнула стакан об пол, слезла со стула и, покачиваясь, пошла собирать вещи. Дело приобрело нешуточный оборот, Мама-шеф схватилась за валидол, честь семьи была поставлена на карту, – и Бес сдался. Последующая неделя протекла не в пример спокойно и в основном была посвящена обсуждению коммерческих вопросов. В конце концов деньги на пресловутую квартиру для молодых дали обе семьи. Кроме того, Бесы сконцентрировали свою фамильную предприимчивость и умудрились путем тройного обмена приобрести жилплощадь в нашем же дворе. Обрадовались все, кроме невесты: «Это что же – до смерти мне вас кормить?! Саркисян! Все к черту, не хочу свадьбы, поехали в твой Ереван! Видеть их больше не могу!»