Александр Горохов - Голый на маскараде

– Ты с ума сошел! – с искренним изумлением воскликнул Фраков. – Да все фармакологи в мире это ж богатейшие люди! Что там нефтные короли! Это шума больше чем денег! Ты представляешь, сейчас в мире шесть миллиардов людей и каждый – раз по сто в год, коть десяток пилюль да сожрет! От младенца до мертвеца! Американцы сьедают аспирина больше чем хлеба!

– Не хочу. – коротко сказал Леня.

– Хорошо. А чего ты хочешь?

– Ничего не хочу, Илья. Можешь это понять?

– С трудом, – недоверчиво улыбнулся Фраков. – Я надеялся найти в тебе опору. Но коль так – будь по твоему. Забудь про все, что было сказано. Если мне подвернется, я найду тебе синекуру. Друзьями, надеюсь, мы остаемся?

– Конечно! – торопливо ответил Леня. – А Куравель, он так сильно держится! Просто настоящий мужик оказался!

Фраков нахмурился и наполнил рюмки, заметив сдержанно.

– Я помогу Степ-Степу в эти последнии дни. Пусть поживет в полную радость. Оставим эту грустную тему. Есть ещё одна, достоточно неприятная, но неизбежная... Тебе не кажется, что твой друг Мартынов излишне суетится вокруг убийства Лимоновой?

– Ну?

– Бегал сам к следователю Свиридову. Степ-Степ его поймал, когда он в столе секретарши копался. То ли он следствие ведет любительское, сыщика изображает, то ли ещё что похуже.

– Мартынов? – Леня не сдержал смех. – Знаешь, Илья, если я не хочу ничего, то Коля Мартынов хочет всего!

– Вот именно. Такие люди самые страшные, Леня. Ходит приодетый словно бомж, а я его в городе случайно с семьей встретил – в костюме «от Версачи» и профессиональная японская видео-камера в руках. Штука дорогая, если не знаешь.

– Ты его с кем-то спутал. – уверенно возразил Леня. – Он всего навсего скандалист, ябедник и доносчик.

– Доносчик? – подивился Фраков.

– Да. Тебя зимой ещё не было, так был написан анонимный донос на Куравля в налоговую полицию. Мартынов вычислялся в качестве автора очень легко – Ну вот видишь! Он опасный жлоб!

– Он просто мелкий дурак. – убежденно сказал Леня. – Никаких костюмов от Версчаи и видео-камер у него нет. Все что у него есть, это кусок болота величиной с шахматную доску и на нем собачья будка. Это называется сад-огород и вилла. Кроме того дочь с ребенком без мужа и вечно больная жена. Вот и весь тебе Мартынов. Но с этого дня – он твой лютый враг, чтоб ты знал.

– И твой тоже. – закончил Фраков. – Хватит о плохих людях. Давай лучше помянем Лимонову Ольгу Федоровну. Славная была женщина, хотя и с придурью.

– Да. – кивнул Леня, хотя мнения Фракова не разделял.

Потом они выпили здоровье Куравля – пусть ему все же повезет, вдруг и вывернется, ведь бывает же такое?

Лене не терпелось узнать, чтобы сказал Фраков про уголовные татуировки на теле Куравля, своего благодетеля? Каково его мнение по такому неожиданному вопросу? Но этот разговор покался неу естен и начинать его Леня не стал.

Домой Леня вернулся поздним вечером и настолько усталым, что вспоминать события минувшего пестрого дня не было сил.

В пятницу должны были состоятся похороны Алмаса Акмалова. Еще в четверг Илья Фраков отвез его родственникам скромную сумму, выделенную на этот невеселый ритуал из фондов фирмы «Кураре». По словам Фракова татарские и узбекские родственники Акмалова поначалу от денег отказывались, исходя из принципов национальной гордости, но потом приняли и сказали, что время обряда уточнят в утро похорон.

По этой причине работа на фирме шла вяло, никто никуда не выезжал, но до полудня никаких сообщений о похоронах не поступало и первым причину определил опять же Фраков.

– Братцы православные, да мы же забяли, что родственники Акмалова истые мусульмане! Нам, христианам, быть может, и не положено присутствовать при погребении! Мы своим явлением какие-то грозные каноны нарушим! И Акмалов не попадет в свой мусульманский рай!

– Перестань, Илья, не кощунствуй, уважай любую веру. – нахмурился Куравель. – Акмалов был россиянин. Татары давно уже стали нам самыми близкими по быту, крови и духу. Быть может ближе, чем те же хохлы. А к тому же Смерть как таковая, явление межнациональное. На тризне заключают перемирие даже кровные враги. Люди светлеют душой и каждый понимает бренность собственного сущестования. Пред грозным ликом неизбежной смерти душа человека очищается и на неё снисходит благодать!

– Не-е, шеф. – беспечно возразил Фраков. – Смерть ничего не решает. Каждый час дохнут тысячи, а оставшиеся только звереют. Вас послушать, так после двух мировых войн люди относилось бы друг к другу словно новорожденные барашки. А людишки продолжают пускать кровь друг другу и получают от этого удовольствие. Знаете, что самое главное в похоронном обряде, шеф?