Шарль Эксбрайя - Овернские влюбленные

Выйдя в сад, Агата на мгновение остановилась, прислушиваясь. На сей раз она совершенно явственно услышала стон. Он донесся из-за павильона, где жил раньше брат хозяина. У кухарки кровь застыла в жилах от ужаса. Придя в себя, она вернулась в дом, взяла на кухне фонарик и, немного поколебавшись и решив, что будить хозяина все-таки не стоит, отправилась к павильону. Освещая дорогу перед собой, Агата обошла его и за углом неожиданно наткнулась на Соню Парнак. Молодая женщина лежала на газоне лицом вниз, затылок у нее был весь в крови. Подумав, что она мертва, кухарка так пронзительно завизжала, что перебудила весь дом.

Врач, которого мэтр Парнак разбудил среди ночи, утром снова находился у изголовья больной. Там и увидел его комиссар Шаллан, решивший, что, учитывая общественное положение жертвы, он обязан лично выяснить все обстоятельства покушения. Поздоровавшись с нотариусом и с врачом, который, как он знал, был другом дома, комиссар выяснил, что Соня, ненадолго придя в себя, пробормотала лишь несколько бессвязных слов, и Агате, бывшей рядом с ней, показалось, будто хозяйка повторяла один и тот же странный вопрос: «Ты… ты, дитя мое… но… но почему?» Никто из присутствующих не мог понять, что значит эта фраза. А та, что могла бы дать объяснение, после лечебных манипуляций, проделанных с ней доктором, впала в глубокий сон, и врач категорически запретил будить ее. Шаллан решил пока допросить Агату. Девушка рассказала обо всем, что видела.

— Вы уверены, что, незадолго до того, как вы услышали стоны, из сада выбежал мужчина? — первое, о чем спросил ее комиссар.

— Уж что-что, а отличить мужчину от женщины я, наверное, сумею? — усмехнулась Агата.

— Он был высокий или маленький? — невозмутимо продолжил комиссар.

— Среднего роста, — буркнула кухарка.

— Толстый, худой?

— Средний.

— Вы не заметили, откуда он бежал?

— С того места, где чуть не прикончил мадам, черт возьми!

— Подумайте… Вы действительно видели, как он двигался со стороны павильона, или домыслили это, увидев окровавленную мадам Парнак?

Агата наморщила лоб, изо всех сил стараясь вспомнить, как было дело.

— Да, теперь, когда вы сказали… Точно-точно, я увидела его, когда он уже был у ограды…

— Значит, вы не могли заметить, с какой стороны он появился?

— Нет, этого я не говорю, но раз мадам…

— Ну и долго вы его видели?

— Нет, не долго, мсье. Как раз, когда он удирал за калитку.

— Так… всего несколько десятых секунды… И вам этого хватило, чтобы разглядеть, мужчина перед вами или женщина?

— Черт возьми! Но он же был в брюках!

— Вы меня удивляете, Агата… Вы что же, ни разу не видели женщин в брючном костюме?

— Ах, да… об этом я как-то не подумала.

— Короче, это могла быть и женщина?

— Да, в таком разе всяко может быть…

Комиссар посмотрел на нотариуса и врача.

— Вот, пожалуйста! И так всегда… Ну хоть вы, доктор, можете сообщить какие-то детали, способные навести меня на след?

— Боюсь, что нет, комиссар… Попытки убить человека тупым предметом обычно требуют физического усилия, и потому мы привыкли ожидать этого скорее от мужчины, но нынешние женщины и девушки почти не уступают сильному полу… Так что я не в состоянии сказать, кто напал на мадам Парнак — мужчина или женщина. Могу лишь заметить, что рана очень глубока, и сначала я даже опасался, не поврежден ли череп.

— Вы делали рентген?

— К счастью, не вижу необходимости.

— Простите, я, конечно, не смею давать вам советы, но не спокойнее ли было бы нам всем, если бы…

— Уверяю вас, комиссар, — сухо оборвал полицейского врач, — что, будь у меня хоть тень сомнения…

— О, разумеется… А что вы скажете, мэтр?

Нотариус пожал плечами.

— После всех пережитых волнений я крепко спал… Меня разбудил крик Агаты. Я еще не успел перемолвиться с женой ни единым словом.

— Да, боюсь, это не очень продвинет мое расследование… Ну а вы, мадемуазель Парнак? Я полагаю, вас тоже разбудили крики Агаты?

— В самом деле.

— Мадам Парнак не говорила вам о каких-то своих заботах и опасениях? Что-нибудь такое тревожило ее в последние дни?

— Мачеха не считает нужным рассказывать мне о своих делах.

По ее тону Шаллан понял, что женщины не слишком любят друг друга.

— Значит, вы не представляете, зачем мадам Парнак вышла в сам в такое позднее время?

От полицейского не ускользнуло, что, прежде чем ответить, девушка немного смутилась.

— Нет, — наконец сказала она.