Шарль Эксбрайя - Самый красивый из берсальеров

— Простите, синьор, я невольно слышал ваши слова, и они меня немало позабавили… Позвольте мне как врачу заметить, что, будь на свете жидкость, убивающая все микробы, мы поспешили бы добиться ее запрета, чтобы не потерять практику и не впасть в нищету! А потому, синьор, я бы посоветовал вам забыть о микробах и, если вы не против, охотно угостил бокалом хорошего вина в знак дружеского расположения. Согласны?

Ромео всегда ценил вежливость.

— Volentieri! [57]

Он перебрался за столик врача.

— Комиссар уголовной полиции Ромео Тарчинини, — представился он. И, шутливо погрозив пальцем, добавил: — Решил прогуляться сюда на машине с шофером.

Доктор вздохнул с притворным облегчением:

— Синьор комиссар, вы меня успокоили… Доктор Феличе Рацаньони. А можно мне узнать, синьор комиссар, чем вызвано ваше особое отвращение к микробам, к которым — и вы без труда угадаете причину — я испытываю некоторую нежность?

— Да просто я всегда боюсь привезти домой какую-нибудь болезнь и заразить малышей!

Врач спросил Ромео о его семье, и комиссар воспользовался случаем поговорить о своей Джульетте и детях. Он так долго и со вкусом распространялся на эту тему, что не прошло и получаса, как мужчины, осушив полдюжины бутылок, уже знали решительно все о предках, потомках и родичах обоих. Тарчинини и Рацаньони теперь чувствовали себя чуть ли не друзьями детства. Однако время шло, и комиссар с сожалением подумал, что пора наконец попрощаться с милейшим эскулапом. Тот удержал его за руку.

— Кстати, — заметил он, — вы так и не сказали мне, с чего вдруг испугались нашествия микробов. Между прочим, Пинероло славится как один из самых здоровых городов… увы!

— Когда мы с вами встретились, я как раз шел от больной туберкулезом в последней стадии, точнее, почти на смертном одре!

— Ну да? Здесь, в Пинероло?

— На виа Савойя.

— Дорогой мой комиссар, я лечу всех больных в городе. На виа Савойя у меня немало пациентов, но, клянусь вам, в настоящий момент я не знаю там ни одного больного туберкулезом и никто не выказывал ни малейших симптомов этого недуга!

— И однако синьора Росси…

— Синьора Росси? Синьора Валерия Росси?

— Она самая.

Рацаньони звонко расхохотался, а когда приступ безудержного веселья наконец миновал, врач дружески хлопнул Тарчинини по ляжке.

— Можете не переживать за Валерию, синьор комиссар! Не позднее чем сегодня утром я встретил эту даму на улице, и, уверяю вас, она была весела, как жаворонок. Впрочем, это и понятно, поскольку нотариус только что сообщил ей о наследстве в бог знает сколько миллионов!

Полагая, что произошло какое-то недоразумение, Ромео потребовал подробностей, но очень скоро убедился, что смертельно бледная, умирающая особа, с которой он только что разговаривал, и жизнерадостная синьора, делившаяся нежданной удачей с доктором Рацаньони, — одно и то же лицо. Комиссар совершенно растерялся.

— Но чего ради она разыгрывала передо мной комедию?

— Валерия — очень эксцентричная женщина! Она всегда обожала устраивать представления!

Слова врача не особенно убедили комиссара, и он вышел из кафе в глубокой задумчивости. Только опасение выставить себя в глазах Валерии Росси полным идиотом помешало ему вернуться на виа Савойя. Ромео не желал признавать, что его, веронца, сумела провести какая-то пьемонтка. Когда он уже сел в машину, доктор Рацаньони просунул голову в открытое окно.

— Кстати, хотите получить бесспорное доказательство, что наша Валерия чувствует себя преотлично? Она выходит замуж, дорогой мой! И это — в пятьдесят семь лет! Впрочем, приданое заставит жениха позабыть обо всем остальном, а?

— И за кого же она выходит?

— Валерия отказалась назвать мне счастливого избранника!

— Как только вы узнаете фамилию этого человека, доктор, пожалуйста, позвоните мне в управление уголовной полиции Турина. Могу я рассчитывать на вашу помощь?

Полицейский говорил так серьезно, что врач слегка оробел и у него пропало всякое желание смеяться.

— Положитесь на меня, — с самым важным видом уверил он.

Алессандро Дзамполю вовсе не нравилось поручение, возложенное на него Тарчинини. Не обладая самоуверенностью комиссара, он с тревогой спрашивал себя, под каким предлогом явится к Дани и уж тем более проведет в их доме какое-то время. Ближайшее будущее не сулило инспектору ничего хорошего, ибо, зная себя, он понимал, что не потерпит ни малейшей дерзости от Анджело, с которым Тарчинини неизвестно почему так смехотворно цацкается. И чем больше Дзамполь размышлял о брате Стеллы, тем сильнее его охватывало раздражение. Поэтому, добравшись до виа Леванна, где жил тот, кого он намеревался хорошенько встряхнуть, Алессандро сумел подавить природную робость и довольно энергично постучал в дверь Дани.