Эрнест Хорнунг - Мартовские иды

Кровь застыла у меня в жилах. Мне стало тошно. В голове у меня помутилось. Как любил я этого мерзавца! Как я им восхищался! И вот теперь эти любовь и восхищение должны обратиться в ненависть и отвращение Я ждал перемены. Я надеялся ощутить ее в своем сердце. Но ждал и надеялся я напрасно!

Я смотрел, как он выгребает из карманов награбленное; столешница переливалась блеском сокровищ. Кольца — дюжинами, бриллианты — десятками; браслеты, кулоны, эгретки, ожерелья; жемчуга, рубины, аметисты, сапфиры; и бриллианты везде, на всем — бриллианты, испускающие разящие лучи; они ослепляли меня — слепили — заставляли отрицать очевидное, потому что забыть я уже не мог. Последним он извлек из внутреннего кармана не драгоценный камень, но мой собственный револьвер. Это ударило мне по нервам. Я, вероятно, что-то сказал — и протянул руку. Как сейчас вижу Раффлса — он снова глядит на меня своим ясным взором из-под дуги высоких бровей. Как сейчас вижу — вот он со своей спокойной циничной усмешкой извлекает патроны, прежде чем вернуть мне оружие.

— Вы можете мне не поверить, Кролик, — произнес он, — но я первый раз имел при себе заряженный револьвер. В общем и целом, думаю, это придает уверенности. Но случись что не так — легко оказаться в неприятном положении, даже пустить его в ход, а ведь это совсем не игрушка. Мне, правда, частенько приходило в голову, что человек, только что совершивший убийство, должен испытывать потрясающее ощущение — пока его не взяли в оборот. Да не переживайте вы так, дружище, мне это ощущение незнакомо, и, полагаю, я его никогда не изведаю.

— Но такие дела, как сегодня, вы ведь и раньше обделывали? — спросил я хриплым голосом.

— Раньше? Милый мой Кролик, вы меня обижаете! Разве я работал как новичок? Разумеется, я их и раньше обделывал.

— Часто?

— Часто ли? Ну, во всяком случае, не столь часто, чтобы это утратило для меня привлекательность; честно говоря, лишь тогда, когда позарез нужны были деньги. Вы слыхали про бриллианты Тимблби? Так вот, это было мое последнее дело — и немного же я на нем выручил. Можно еще припомнить маленькое дельце на яхте Дормера в Хенли. Это тоже моя работа, какая уж ни на есть. Пока что мне ни разу не удавалось сорвать по-настоящему крупный куш; когда сорву — завяжу.

Я прекрасно помнил оба дела — и подумать только, их совершил он! Невероятно, непостижимо, в голове не укладывалось. Но тут мой взгляд возвращался к столу, к бесконечному искрометному блеску, и неверию приходил конец.

— Как случилось, что вы взялись за это? — спросил я; любопытство перебороло во мне изумление, а жгучий интерес к его промыслу постепенно перешел в столь же жгучий интерес к самому Раффлсу.

— А! Долго рассказывать, — ответил он. — Это случилось в колониях, я выезжал туда играть в крикет. Сейчас нет времени подробно все излагать, но я тогда очутился в таких же клещах, как вы — сегодня, а другого выхода не было. Я искренне верил, что это в первый и последний раз, но я отведал крови, и со мною все было кончено. К чему работать, когда можно красть? К чему тянуть однообразную противную лямку, когда можно иметь острые ощущения, приключения, риск и обеспеченное существование — все разом? Разумеется, это очень дурно, но не всем же быть добродетельными, а распределение богатства порочно уже само по себе. Кроме того, промыслом занимаешься лишь время от времени. Мне надоело повторять это самому себе, но в этом — глубокая правда. Придется ли такая жизнь по вкусу вам, как пришлась мне, — вот вопрос.

— Мне по вкусу?! — вскричал я. — Только не мне! Для меня это не жизнь. Одного раза достаточно!

— Значит, в другой раз вы не согласитесь мне помочь?

— И не просите, Раффлс. Ради всего святого, не просите!

— Однако же вы заявляли, что для меня готовы на все? Вы сами предлагали мне выбрать преступление! Но я еще тогда понял, что в вас говорила запальчивость; сегодня вы меня выручили, большего мне грех требовать, видит бог. Допускаю, я неблагодарен, неразумен и все прочее. Мне следовало бы поставить на этом точку. Но из всех людей, Кролик, мне подходите только вы — и никто другой! Вспомните, как ладно мы все сегодня обделали. Без сучка без задоринки! Не так уж это, сами видите, и страшно — и не будет, если мы станем напарниками.

Он стоял передо мной, положив руки мне на плечи; он улыбался своей неотразимой сердечной улыбкой. Я отвернулся, оперся локтями о каминную полку и прижал ладони к пылающим вискам. В ту же секунду он еще сердечнее хлопнул меня по спине: