Эрнест Хорнунг - Мартовские иды

Посему я, не пикнув, занял наблюдательный пост в комнате над магазином. Окнами она выходила на улицу, и, на наше счастье, в числе того, что сохранили в квартире на усмотрение будущего съемщика, оказались жалюзи, причем уже опущенные. Мне оставалось — чего уж проще! — высматривать из-за планок, чтобы топнуть два раза, если кто-то приближается к дому, и один — когда улица снова пустела. Звуки, что до меня доносились — а я как-никак находился прямо над Раффлсом, — были, за исключением металлического скрежета в самом начале, очень слабыми, но и они полностью прекращались, стоило мне два раза постучать носком ботинка о пол. За час, что я провел у окна, полисмен проходил мимо дома раз шесть, а человек, которого я считал сторожем у ювелиров, и того больше, и они отняли у нас тридцать с лишним минут. Один раз — но только один — я смертельно перепугался: сторож вдруг остановился и посмотрел через «глазок» в залитый светом магазин. Я ждал свистка. Я ждал петли или тюрьмы! Но Раффлс прилежно следовал моим сигналам, и сторож пошел себе дальше, ничего не заподозрив. В конце концов и мне был подан условный сигнал. Освещая путь спичками, я спустился по широкой лестнице, затем по узенькой каменной, пересек дворик и поднялся в комнату, где Раффлс встретил меня крепким рукопожатием.

— Прекрасно, дружок! — сказал он. — В трудную минуту вы все так же надежны и заслужили награду. Я взял на тысячу фунтов, ни на пенни меньше — все у меня в карманах. А в этом шкафчике я обнаружил кое-что еще — приличный портвейн и сигары, предназначенные для коллег бедняги Дэнби. Глотните, вам сразу полегчает. Я также выяснил, где туалет; перед уходом нужно умыться и почиститься, а то я черен как трубочист.

Железная штора была опущена, но он настоял на своем и поднял ее, чтобы я смог через стеклянную дверь по другую ее сторону полюбоваться на его работу. В магазине всю ночь горели две электрические лампы; в их холодном белом свете я сперва ничего не заметил. Передо мной открылась правильная перспектива: пустые витрины прилавка — слева, ряд нетронутых стеклянных шкафчиков с серебром — справа, а прямо напротив — туманный черный зрачок смотрового «глазка», который со стороны улицы сиял, как луна на театральной декорации. Витрины опустошил не Раффлс, их содержимое было упрятано в массивный сейф, который Раффлс, раз на него взглянув, решил оставить в покое. Серебром он тоже пренебрег, только выбрал для меня портсигар. Он ограничился оконной витриной из трех отделений, закрытых изнутри на ночь съемными щитами, каждый со своим замком. Раффлс снял их на несколько часов раньше положенного, и в электрическом свете изнанка гофрированной наружной шторы напоминала ребра обглоданного остова. Все сколько-нибудь ценное исчезло с единственного участка витрины, который нельзя было увидеть сквозь смотровой «глазок»; прочее пребывало в том виде, в каком было оставлено на ночь. Цепочка взломанных дверей за железной шторой, початая бутылка вина и вскрытая коробка сигар, довольно грязное полотенце в уборной, несколько сгоревших спичек и отпечатки на пыльных перилах — других следов мы после себя не оставили.

— Долго ли я обдумывал? — повторил Раффлс, когда мы неспешно шли предрассветными улицами с таким видом, будто возвращаемся с танцев — Нет, Кролик, мне это и в голову не приходило, пока я с месяц тому назад не увидел, что верхний этаж сдается внаем. Тогда я купил в магазине пару вещиц — чтобы разведать на месте что и как. Кстати, я ведь за них так и не заплатил. Клянусь Юпитером, завтра же непременно рассчитаюсь, и если это не идеальная справедливость, значит, ее вообще не существует на свете. Первая вылазка продемонстрировала мне возможности магазина, вторая — невозможность взять его в одиночку. Так что я, можно сказать, поставил крест на своих планах — и тут появляетесь вы, из всех вечеров именно в этот, да еще в самом подходящем состоянии! Но вот мы и в Олбани. Надеюсь, камин не успел догореть; не знаю, Кролик, как вы, а я продрог не хуже Китсовой совы.

Возвращаясь с преступления, он еще мог думать о Китсе! Он был способен мечтать об очаге, как любой смертный. Во мне словно что-то прорвалось, и понимание того, как именуется на простом английском языке наше приключение, окатило меня ледяной волною. Раффлс был взломщиком-грабителем. Я помог ему провести одно ограбление, значит, я тоже взломщик. Однако же я мог греться у его огня и смотреть, как он освобождает карманы, словно мы с ним не совершили ничего чудесного или чудовищного!