Иван Сербин - Гилгул

— Дай мне свое покрывало. Девушка молча стянула с головы покрывало и отдала отцу. Тот осторожно накрыл тело и только после этого посмотрел в ту сторону, где мерцали огни факелов. Они покрыли уже половину расстояния от города до гор.

— Успокоится душа твоя в царствии Отца нашего, — прошептал Лот и поцеловал мертвую жену в лоб. Затем он выпрямился и, повернувшись к дочерям, добавил угрюмо: — Пойдемте».

19 часов 07 минут Потрошитель вздохнул:

— Считается, что с этой минуты Лота никто и никогда больше не видел.

— Им удалось уйти? — спросил Саша.

«Бородач даже не взглянул на брошенное тело. Его не интересовал труп. Он стоял, всматриваясь в темноту и кутаясь в пурпурную накидку. К нему подбежал один из спутников.

— Ветер. Холодно, — посетовал он и тут же озабоченно спросил: — Что делать с телом? Мы не можем тащить его с собой, на камнях скользко, а ослы устали и…

— Мы не пойдем дальше, — сказал бородач. — Ночью в горах их не выследить. Я надеялся, что мы догоним этих людей прежде, чем они достигнут холмов. Ничего, — пробормотал он угрюмо. — Сегодня же я отправлюсь в Сигор и извещу стражу о сбежавших убийцах. Завтра к полудню о них узнают и в Хевроне. Им не удастся пересечь пустыню и добраться до Иевуса‹Иевус и Салем — древние названия Иерусалима.› или Вифании, не пополнив запасов пищи и пресной воды. Значит, они будут схвачены. — Бородач обернулся и, сложив ладони рупором, крикнул: — Слышите меня?!! Вы будете схвачены!!! — Эхо покатилось среди камней и достигло ушей Лота.

— Что делать с женщиной? — спросил спутник бородача. Тот оглянулся. Ветер взметнул его накидку, отчего показалось, будто священник висит в воздухе.

— Повесьте ее, — сказал он и засмеялся. — Привяжите к смокве. Лицом к Адме. Пусть смотрит, как догорает Очистилище‹Очистилище — в Священном писании покрывало над Ковчегом завета, в котором хранились скрижали Закона. Здесь — храм. По иудейским законам считалось, что повешенный на дереве проклят Господом.›! Его спутник побледнел.

— Но… — начал было он, но осекся под страшным взглядом.

— Что? — резко спросил бородач.

— У нас мало веревок. Не хватит, чтобы обвязать ее как следует. Тело не удержится…

— Вырежьте для веревок желоба!!! — рявкнул бородач.

— Хорошо. — Тот поклонился и нырнул в сумерки. Пока двое карабкались на смоковницу и кромсали ножами ствол и ветви, третий хасидей обвязывал запястья, поясницу и ноги мертвой женщины веревками. Наконец все было готово. Тело подняли и привязали к стволу и сучьям. Из желобов обильно вытекала смола, скатываясь по веревкам. На холодном ветру она быстро густела и застывала, становясь похожей на снег или на вымоченную, а после засушенную соль.

— К утру ее невозможно будет оторвать от дерева, — услужливо сообщил бородачу один из убийц.

— Ничего, — на угрюмом лице появилось подобие усмешки. — Звери теперь не съедят ее, птицы не выклюют ей глаза. Пусть висит и напоминает другим о том, насколько страшен гнев Га-Шема, Господа нашего. Поворачиваем, — бородач повелительно взмахнул рукой.

— Нам бы только не сбиться с пути, — пробормотал один из праведных.

— Не собьемся, — уверенно отозвался священник, указывая в сторону пылающего Храма. — Господь осветил нам путь.

— Хвала Господу, — отозвались его спутники».

— Они ориентировались по горящему храму — единственному строению, полыхавшему до самого утра. Пламя его было видно от всех трех городов — Содома, Гоморры и Севаима. Хасидеи вернулись домой лишь под утро, договорившись устроить на следующий день праздник. Его решили назвать Священным Праздником Правосудия Господнего. — Потрошитель помолчал несколько секунд, затем заговорил вновь: — Когда же первые лучи рассветного солнца коснулись крыш Содома, Гоморры и Севаима, а усталые жители разбрелись по домам, Он испепелил все три города, не пощадив никого. Так закончилась Его первая и единственная попытка создать мир, добрый и свободный от зла.

«Пепел опускался на землю невесомыми черно-серыми хлопьями. Отсюда, с гор, он казался самым обычным туманом, вот только трава и камни, насколько хватало глаз, приобрели странный серебристый оттенок прожитых лет. Равнинный ветер донес запах гари, серы и плавящейся древесной смолы. Лот тяжело вздохнул и отвернулся, чтобы не видеть черного столба дыма, поднимавшегося от горизонта, с той стороны, где еще вчера стоял город. Не меньше минуты он разглядывал свои ладони, покрытые темными ссадинами, словно желая убедиться, что все произошедшее прошлой ночью — явь. Адмы больше нет. Размеренный ход жизни прервался, мир перевернулся разом и навсегда. Не стало адмийцев и хасидеев. И голубая милоть, даже если бы она сохранилась, не значила больше ничего. Лот крепко зажмурился, затем снова открыл глаза. Ссадины на ладонях не исчезали. И боль в теле осталась. Он не стал оборачиваться, только вздохнул еще раз и ушел в пещеру. Дочери сидели у дальней стены, смотрели на него, а он даже не знал, что сказать им. Ободрить? Как? Да и уместно ли это теперь? Стоят ли чего-нибудь слова? Лот присел на каменный пол, закрыл глаза и откинул голову. С трудом разлепив пересохшие, потрескавшиеся губы, пробормотал: