Татьяна Гармаш-Роффе - Ведь я еще жива

По правде говоря, мне эта игра поднадоела. Может, это и легкомысленно решить через два месяца знакомства, что ты уже хорошо знаешь человека, но мне казалось – Игоря я чувствую до глубины его души. И что в нем нет ничего от тех «жуков», которые окучивали когда-то мою маму, и что мое финансовое положение ровным счетом ничего не изменит в его отношении ко мне. Я даже решила, что скажу ему правду в свой день рождения, – а он у меня скоро, в мае…

Но что-то непонятное произошло в наш последний вечер. Как всегда, я вышла из такси около своего подъезда. Нашарила ключи в сумочке и направилась к дверям.

И вдруг какая-то сила меня подхватила, оторвала от земли, и на мою голову, на лицо, свалилось что-то пыльное, колючее, вонючее, как старое, толстое, заскорузлое от грязи одеяло. В одну секунду я оказалась ничком на заднем сиденье какой-то машины – слепая и немая, задыхающаяся под этим одеялом. Она тронулась, а в это время кто-то обматывал меня веревками…

Их с меня сняли только перед дверью в подвал. Где подвал, в каком месте, в каком доме – я не представляла. Ослепленная светом, я лишь моргала, когда меня впихнули в эту дверь, которая тут же закрылась за мной…

В этом подвале я провела больше недели – уже потеряла счет дням, – не зная, зачем я тут и почему. Хотя догадаться было нетрудно: маму наверняка решили ограбить, запросив за меня выкуп. Тем более что один раз меня возили на встречу с ней – показать , как я поняла.

И увезли обратно, в подвал.

Того парня, который приносил мне еду, я каждый день спрашивала, что будет со мной. И каждый день он отвечал, что меня отпустят.

Я верила. Со мной обращались неплохо, вполне вежливо, в чем я видела залог того, что им не нужна моя жизнь. Им нужны только деньги, и мама их заплатит, без всякого сомнения, – и меня отпустят!

Но вышла я из подвала лишь затем, чтобы очутиться в холодильнике морга…

Вот и вся моя жизнь, такая короткая.

Потому что сегодня я умру…

Прежде чем отправиться наблюдать за матерью Кристины, детектив позвонил на Петровку. Первым делом следовало выяснить, не замешана ли Анастасия Марковна Тышкевич, хотя бы косвенно, в каких-то криминальных делах. Не похоже, судя по рассказу Игоря, но как знать! Одинокую женщину с состоянием могли втянуть в аферу обманом, незаметно для нее самой… А теперь, может статься, за ней долг. Вот дочь и похитили, чтобы нажать на должницу… Чем не вариант?

Ответ ему пообещали через часик-другой, и Кис вышел из дома незамедлительно. В том, что Кристину похитили, он не сомневался. И походы ее матери в банк, и избиение Игоря – все наводило на эту мысль. И разумеется, похитили ее ради денег, выкупа или долга, – времена наивных версий вроде «Кавказской пленницы» канули в прошлое безвозвратно. Невест теперь не крадут, теперь их покупают.

Если же Анастасия Тышкевич никогда не была втянута в обороты «грязного» капитала, – размышлял детектив за рулем, – то все неимоверно усложняется. Она свое состояние выиграла в лото, и никто за ней не стоит, никакие «крыши», никакие силовики – легкая добыча для криминала. Как-то на нее вышли, возможно случайно, или какой «доброхот» навел, – ищи-свищи теперь, кто!

Для Кристины на самом деле в данном положении оказалось бы куда лучше, если бы Петровка обнаружила связь ее матери с криминалом. Хоть знали бы менты, с чего начать!

Но пока еще ни часик не истек, ни другой, придется ждать.

Одно ясно: деньги Анастасия Марковна уже передала вымогателям. Игоря избили именно поэтому: увидев, что он следует неотступно, вымогатели избавились от него перед решающим актом – актом передачи требуемой суммы. Не зря же Анастасия Марковна в банк ходила в те два дня, в которые Игорь за ней следил, – а до этого сколько раз? Снять крупную сумму непросто, нужно ее заказывать заранее – или переводить, если счет за границей…

Что в результате стало с девушкой, Алексей гадать не хотел. Весьма вероятно, что ее уже нет в живых, – истории с похищением слишком часто заканчивались именно так. Но случались и относительно благополучные развязки, особенно в последние годы, когда криминал стал вести себя чуть поскромнее, потише.

Кис не относил это явление за счет благих намерений государства Российского бороться с коррупцией и криминалом. Скорее, полагал он, убийство человеческой природе противоестественно, – если, конечно, природа конкретного человеческого экземпляра не мутировала окончательно. Посему легкость, с которой шли на это в лихие девяностые, объяснялась отчасти коллективным гипнозом. Тем самым, с которым один подросток смотрит на другого и говорит себе самую нелепую вещь на свете: «Раз он делает, значит, и мне можно, и я могу!»