Валерия Вербинина - Письма императора

Сознавая свое бессилие, Амалия опустилась на сиденье. Монталамбер сел в кресло и поставил шкатулку на подлокотник.

– Эти письма, – веско и рассудительно заговорил он, – стоят много дороже, чем какие-то семьдесят пять тысяч, и вы прекрасно это знаете.

– Так я и думала, – мрачно сказала Амалия. – Вы захотели поднять цену. Почему же не предупредили об этом Шереметева? Теперь придется ждать, когда мне пришлют остальные деньги.

– Деньги тут ни при чем, – отозвался Монталамбер.

– В самом деле? – иронически промолвила Амалия. – Тогда что я тут делаю? И что за бумага у меня в руке? Неужели не вексель на семьдесят пять тысяч? Ведь это же целое состояние!

– Не для меня, – спокойно ответил Монталамбер. – Я и так богат, к вашему сведению.

– Да-да, я знаю. – Амалия вся кипела. – А своей деятельностью вы занимаетесь из чистой благотворительности.

– Моя деятельность? – Граф улыбнулся, поглаживая шкатулку. – Понимаю. Вы хотите сказать, что я гнусный шантажист.

– О нет! – ехидно парировала Амалия. – Конечно же, вы сама добродетель, только я этого почему-то не разглядела.

– Добродетель? – Монталамбер улыбнулся еще шире. – Нет, Амалия, вы не правы. Я – кара господня.

– Даже так?

– Именно так. Вы знаете, Амалия, что за люди попадаются в мои сети? Мошенники, мерзавцы, малодушные предатели, попросту преступники. Однажды они совершили тяжкий грех, но общество их не покарало. Да что там общество – их никто не покарал, и никто даже не знает о том, что они сотворили. Получается, что все дозволено, если никто об этом не знает. Можно украсть, обмануть девушку, предать друга, можно убить богатую жену, отравить собственного мужа. К счастью, люди неосторожны и вдобавок болтливы, и чаще всего они доверяют бумаге именно то, что не следует доверять никому. Рано или поздно эти строки попадают мне на глаза, и тогда я начинаю действовать. Ах, какой же страх охватывает их, этих червяков, когда они понимают, что правда может выйти наружу! Как они начинают раскаиваться, как зарекаются, что никогда больше не позволят себе ничего подобного! – Глаза графа сделались стальными, как лезвие ножа. – Вы говорите, я это делаю ради денег. Ничуть, Амалия. Деньги уже давно мне не нужны. Просто иногда так приятно видеть, как отпетый мерзавец дергается у тебя на крючке! Да за такое удовольствие я сам готов заплатить что угодно.

– Разве в ваши сети попадают одни мерзавцы? – тихо спросила Амалия. – А несчастные, которые просто оступились или совершили глупость? Неужели вы их великодушно отпускаете? Что-то не верится.

– Все очень просто, Амалия, – лучась улыбкой, ответил этот непостижимый человек. – Если хотите не попасть в лапы шантажисту, ведите себя соответствующим образом. Не лгите, не крадите, не увечьте чужие жизни и не отбирайте их. Будьте честны, соблюдайте заповеди господни и живите по совести, тогда никто и никогда не сумеет вас сломать. Если вы этого сами не захотите, конечно. Потому что людям порой свойственно губить себя по самой пустяковой причине.

– Ну, хватит! – взорвалась Амалия. – Довольно этого балагана, сударь! Лучше называйте сразу свою цену, и покончим с этим! А без ваших проповедей я вполне могу и обойтись!

Монталамбер откинулся на спинку кресла.

– Не надо так волноваться, баронесса, – вкрадчиво шепнул он. – Письма, от которых зависит благополучие целой державы, хотя это всего лишь письма человека, который предал свою любовь, не стоят даже ломаного гроша. И я отдам их вам… бесплатно.

Амалия удивленно смотрела на него. Она ожидала какого-то подвоха, ловушки, но ее собеседник, казалось, говорил совершенно искренне. Неужели он и в самом деле собирается просто отдать письма ей? Но почему?

– Тогда давайте их сюда, – с вызовом промолвила она, протягивая руку.

– Не так скоро, – мягко ответил граф. – Взамен я рассчитываю на вашу признательность.

Амалия уже хотела ответить: «Я и так вам признательна», но какая-то особая нотка в голосе Монталамбера заставила ее насторожиться.

Вот оно, значит, что! Ах ты мерзавец!

– Простите, сударь, – с вызовом проговорила она, – но не могли бы вы уточнить, о какой именно признательности идет речь?

Прежде чем ответить, граф сделал губы трубочкой.

– По-моему, вы и так уже все поняли, – небрежно уронил он. – Я же говорил вам: вы не годитесь для этой работы. Вы красивая женщина… очень красивая женщина… и заслуживаете гораздо лучшего.

– Ах вот как… – Амалия не говорила, а клекотала, как змея. – А лучшее, надо полагать, это вы.