Валерия Вербинина - Письма императора

Званый вечер в честь баронессы Корф вышел весьма впечатляющим. Переливы шелка, атласа, парчи; цветы в волосах дам, цветы повсюду; мерцание орденов и бриллиантов, блеск мундиров; трепет вееров, шарканье ног, голоса, улыбки… – и все это втиснуто в пространство нескольких комнат, все перемещается, как в калейдоскопе, наполняя завистью сердца тех, кто остался не причастным к столь яркому празднику жизни. Вот господин в бакенбардах – Люсьен де Марсильяк, подающий надежды журналист, опора бонапартистской партии; он вовсю флиртует с миловидной мадемуазель Эрлен, которая, похоже, к нему неравнодушна, и в свете поговаривают, что, может быть, они даже поженятся, если Люсьену и папаше Эрлены удастся сговориться насчет приданого. Вон тот хромающий господин – Жером де Сен-Мартен, внук самого императора; с недавних пор он стал носить перстень с каким-то странным черным обломком, а всем любопытствующим важно отвечает, что это его талисман. В левом углу – академик Фернан Шанталь, оживленно жестикулируя, объясняет курносой мадемуазель Примо:

– Плиний! Он изумителен, просто изумителен! Взять хотя бы рассказ о рубине-вампире… Или о черном камне власти! – (Почему-то при этих словах стоящий к нему спиной Жером де Сен-Мартен вздрагивает.) – Представляете, когда вы берете его в руки, он кажется совершенно ледяным! А знаменитый изумруд, в котором, по преданию, любой человек может увидеть свое будущее? А…

Мадемуазель Примо подавляет зевок и, обмахиваясь веером, думает о том, до чего же несносны старики.

В нескольких шагах от нее российский посол граф Шереметев разговаривает с обворожительной баронессой Корф в платье цвета коралла и с приземистой женщиной лет сорока пяти, которую знает весь Париж. Это невероятно богатая и эксцентричная княгиня Лопухина. У нее широко распахнутые глаза, вечно изумленное личико и голосок обиженной трехлетней девочки.

– Ах, баронесса, – лепечет она, – как я рада познакомиться с вами! Я слышала, вы живете в моем особняке? Надеюсь, вам там понравилось?

Видя, что дамы не нуждаются в его присутствии, граф оставил их и подошел к мрачной вдове герцога де Лотреамона, которая только что вошла в зал. Заметив ее, Люсьен де Марсильяк отвернулся.

– Да, мне очень понравилось, – ответила Амалия на вопрос княгини.

– Ах, – воскликнула та, всплескивая пухлыми ручками, – я так счастлива! Потому что мне самой никогда не нравился этот дом. Во-первых, там ужасные росписи на стенах. – Она понизила голос до шепота и еще больше распахнула глаза. – Представляете, в одной из спален была изображена смерть. Да-да, сама смерть с косой! Конечно, я велела ее закрасить, изобразить какую-нибудь, знаете ли, аллегорию, но все равно… И потом, предыдущие владельцы… как же их звали? Д’Альберы, да! Так вот, они все умерли в этом доме!

– Что? – болезненно вскрикнула Амалия.

– Ну да, – жизнерадостно подтвердила княгиня Лопухина. – Особняк принадлежал их семье несколько веков, он не один раз горел, потом несколько лет стоял заброшенный, и я его купила, знаете ли. Мне казалось, это так романтично – старый дом и всякое такое, но… Что с вами? Вы так побледнели!

– Простите, княгиня, – пробормотала Амалия. – Я… Мне нехорошо. У меня кружится голова… и вообще… Извинитесь перед графом от моего имени. Мне… мне срочно надо идти.

– Куда вы, баронесса? – кричала ей вслед обескураженная княгиня Лопухина, но Амалия, не слушая ее, уже бежала по лестнице к выходу.

Яркий солнечный свет лился в распахнутые окна. Над Парижем, расцвеченные закатом, плыли пестрые облака.

Амалия стояла посреди своей спальни в особняке княгини Лопухиной, который когда-то принадлежал семье д’Альбер. За ее спиной заходило солнце. Кусая губы, молодая женщина мучительно размышляла.

«Север слева от меня. Юг – справа. Но это же невозможно, невозможно, невозмож… Отчего же? Ведь тот черный камень… там… он на самом деле был куском хрусталя, совершенно точно! И Антуан… Он умер в этом доме, но главное другое – старая Женевьева сказала, что он много лет не появлялся в Элероне. Как же он мог спрятать там что бы то ни было?»

И она обманулась. Болото Смерти… Гора Кюпид… Все это было не то, совсем не то.

Амалия повернула голову влево – и увидела на стене изображение Амура, бога любви. «Любовь на севере». На правой стене под раздражавшим ее изображением сытой горожанки, к которой протягивала руки змееволосая нищенка, и скрывалось изображение смерти. «Смерть на юге».