Оксана Аболина - Убийство в Рабеншлюхт

У учителя была скверная привычка называть вещи не своими именами. Вот и их небольшой уютный городок Леменграуен он отчего-то Вавилоном прозвал. Хотя ни особого смешения языков, ни тем более высоких башен в их городе отродясь не было. Не считать же французский или итальянский языки чем-то совсем уж чуждым. Бывало, правда, цыгане табором неподалеку станут или граф Ерёмин Новый год по какому-то своему обычаю в середине января начнет справлять, да к нему соотечественники со всей Европы соберутся. Но это так… редкие исключения из правила.

— Я… — хотел было ответить Иоганн, но учитель его перебил.

— Или к Себастьяну? — вопросил надменно учитель, выпуская очередное табачное колечко. — Так всё… Отгулял твой дружок. Я когда еще Генриху говорил: гнать нужно волчонка, вырастет — глотку перегрызет. И кто был прав? Сегодня он Феликса зарубил! Молодой парень, светлая голова, столько надежд…

Учитель неожиданно скривился и демонстративно смахнул с лица несуществующую слезу. Вышло ненатурально, и Иоганн чуть не прыснул со смеха. Но тут же укорил себя — тут убийство, а ему все смешки.

— Я… — снова начал он.

— И дяде твоему говорил, — не унимался учитель, — отец Иеремия, вы, конечно, служитель церкви и всё такое, но за племянником плохо следите. Он общается со всяким отребьем. Смотрите, Каина на груди пригреете…

— Себастьян не отребье! — не сдержавшись, ответил Иоганн. — Вы не имеете права так говорить!

Бледное лицо Рудольфа внезапно пошло серо-вишневыми пятнами, словно кто-то макнул его в заплесневелый вишневый джем.

— Ты меня еще поучи, щенок! — он встал со скамейки и сделал пару шагов навстречу Иоганну. — Давно розги не пробовал? Ты как со старшими разговариваешь? Вот я дяде твоему…

— Себастьян не отребье! — четко выговаривая слова, холодно произнес Иоганн. — Он никого не убивал. А вас я попрошу не кричать. Господин Вальтер Бауэр поручил мне расследование убийства!

Рудольф вытаращил на юношу глаза.

— Тебе? — выдохнул он.

Машинально ударил по мундштуку указательным пальцем, стряхивая пепел, но вместо пепла из сигареты выпал комочек табака вместе с огоньком и, упав на серую в полоску штанину, моментально прожег ее насквозь. Учитель завертелся на месте, отряхивая брюки и громко ругаясь.

— Мне! — отчеканил Иоганн и, проходя мимо учителя, добавил, — и отцу Иеремии…

Справившись с окурком, учитель зло посмотрел в спину юноше и двинулся за ним. Впрочем, путешествие оказалось недолгим — через пару десятков шагов Иоганн остановился, присел на корточки и стал внимательно осматривать свою первую находку — обрывок крученого шнурка.

Отцы говорят нам:

Слушайте и запоминайте, а после расскажите своим детям, чтобы запомнили и они.

В те времена, когда над землями кмеру гулял холодный ветер и летом нередко шел снег, с далекого Севера прилетела к ним Черная Ворона.

Была она огромна, и ни одно дерево не могло выдержать ее веса.

Был она сильна, и все воины народа, собравшись вместе, не могли одолеть ее.

Была она мудра, и старейшины не смогли придумать вопроса, на который бы не ответила Ворона.

И тогда склонился народ кмеру и спросил ее:

— Что же ты хочешь? Зачем прилетела к нам?

— Хочу вашей крови, — ответила Черная Ворона.

Испуганно зашептались между собою люди: смерть пришла к ним. Но успокоила их Ворона.

— Слабы ваши южные деревья, — сказала она. — Не на что мне присесть и отдохнуть, и осмотреть окрестности. Насыпьте мне холм посреди тисовой рощи, а когда Луна станет равна Солнцу, принесите жертву, чтобы успокоить мой буйный дух. Всего одну человеческую жертву буду я брать с вас, когда ночь равна дню, а за это стану вам Матерью, и вы будете жить в мире и покое — никто не посмеет придти на земли кмеру.

И согласились старейшины, что это будет справедливо.

Честно исполняли кмеру свой договор. Два раза в год на границе дня и ночи они приносили жертву Матери Вороне. Было то капище у холма, где теперь земля принимает усопших. Жрец подносил Вороне чашу с кровью, и красный закат кровавой полоской ложился на холм… В эту ночь снимались все табу. Народ кмеру пил вино и веселился, и муж не смел упрекнуть жену, а жена мужа, если они делили ложе с другими. До первого луча солнца, пока утолившая жажду Ворона парила над землею в черном небе, продолжалась Ночь Свободы. Но едва начиналось утро, как она возвращалась на свой холм. И жизнь кмеру текла по-прежнему до нового равноденствия.