Б. Седов - Король Треф

— Привязывай крепче, — сказал следивший за ее действиями Санек, — он парнишка резкий, от него всего можно ожидать.

Она сжала губы и старательно примотала мои предплечья к подлокотникам.

— Теперь ноги, — сказал Санек, продолжая прижимать холодный ствол к моему затылку.

Она встала перед креслом на колени, и я сразу же вспомнил, как в Душанбе, в гостиничном номере, она стояла в такой же позе, а я так же сидел в кресле. Только делала она совсем другое. Видимо, она тоже вспомнила об этом, потому что по ее губам скользнула почти незаметная улыбка. И видел ее только я, потому что Наташина голова была низко опущена. Наконец я был надежно привязан к креслу, и Санек, убрав пистолет от моего затылка, вышел на середину комнаты и небрежно бросил «Люгер» на кровать.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал он, — теперь можно и поговорить.

И, выдвинув второе кресло, уселся напротив меня. Но не близко, а метрах в двух. Точно — боится, подумал я. Это хорошо. Раскачивай его, Знахарь, раскачивай, пусть он потеряет равновесие.

— Оно, конечно, поговорить можно, — лениво сказал я, — но я привык завтракать после того, как принял душ. Так что подсуетись-ка ты, Санек, насчет кофейку. Ты и у Арцыбашева шестерил, так что тебе не впервой. А теперь поухаживай за мной. Я для тебя — человек нужный, ценный, так что давай, шевелись.

Он вскочил с кресла и, замахнувшись, выкрикнул:

— Да я тебя, козла… Я перебил его:

— А что ты мне сделаешь? Ударишь? Да ты и ударить-то по-настоящему не можешь, мозгляк, куда тебе! А вот за козла тебе придется ответить отдельно.

Всерьез назвать его мозгляком нельзя было никак. Нормальный крепкий парень. Против меня, конечно, слабоват, но не мозгляк. Однако я гнул свою линию, и, похоже, он начинал теряться.

Он успокоился и сел на место.

— Я связанных не бью, — гордо сказал он и, повернувшись к Наташе, распорядился: — Сделай ему кофе и что-нибудь еще.

Она пошла в кухню, а я, проводив ее демонстративно похотливым взглядом, спросил:

— Ну и как, дает она тебе или Отсос Петрович?

— Не твое дело, — ответил он, и я понял, что ничего ему тут не обломилось.

И хоть и была эта Наташа продажной шлюхой, и мне было наплевать, с кем она там кувыркается и у кого отсасывает, а все же шевельнулась во мне мужская гордость — вот оно как, я-то для нее поинтереснее буду, чем этот недоделанный особист.

— А насчет того, что ты связанных не бьешь, — продолжил я портить ему настроение, — так это только потому, что не научился еще. Вот послужишь еще, заработаешь звездочек побольше, жетонов ваших собачьих, на грудь — и научишься как миленький. И станешь ты такой же падлой, как твой Арцыбашев, которого Кемаль в Душанбе на моих глазах грохнул. Вот Арцыбашев — молодец, не то что ты. Ему что связанного ударить, что за бабу от пули спрятаться — как два пальца обоссать.

Санек молчал.

Он прекрасно понимал, что я специально говорю ему все это, чтобы вывести из равновесия. И он не мог позволить себе сорваться, потому что в этом случае я оказался бы прав. А зря! Ему, если он хотел выжить в том мире, который он для себя выбрал, нужно было выкинуть из головы весь этот бред о горячем сердце и, главное, о чистых руках. Он, если хотел стать настоящим крутым комитетским подонком, должен был бы сейчас избить меня, привязанного, до полусмерти и подвесить за ноги на люстру. А потом нормально вырвать мне ногти плоскогубцами. Вот это было бы то, что нужно.

Из кухни показалась Наташа, которая несла в одной руке чашку, а в другой — бутерброд. Подвинув ногой стул, она села передо мной и поднесла чашку с кофе к моим губам. Я отпил немного, и она, показав мне бутерброд, сказала:

— Там, кроме масла, ничего не было.

Я машинально взглянул на бутерброд и увидел, что на масле было написано чем-то вроде спички:

«Не бойся. Если совсем край — я его». И дальше был нарисован кладбищенский крестик.

— Годится, — буркнул я и впился зубами в бутерброд.

Наташа поочередно подносила мне то чашку, то бутерброд, и скоро мой скромный завтрак был окончен.

Наташа унесла чашку в кухню, и когда возвращалась, то за спиной Санька на секунду молитвенно сложила руки на груди и посмотрела на меня с просящим выражением лица.

Я, конечно же, понимал ее. На крайняк она была готова грохнуть этого Санька, но такой вариант был для нее чрезвычайно нежелателен. Ведь если она просто сделает ноги вместе со мной, то ее тоже объявят в глобальный розыск, и тогда ей — кирдык. Она не сможет так ловко бегать от загонщиков, как я. Баба все-таки. И она хотела, чтобы я своей умной головой, которая, кстати, уже полностью пришла в норму, придумал какой-то ход, при котором и волки будут сыты, и овцы — целки.